Финальный срыв покровов

Полный путь взросления от рождения до зрелости состоит из следующих этапов:

  1. рождение существа;
  2. развитие сознания;
  3. период доминирования сознания над бытием существа;
  4. освобождение существа от сознания;
  5. и, наконец — сознание, используемое существом.

Сказав достаточно правды, существо освобождается от своего собственного сознания. Сказав достаточно правды, существо берёт на себя ответственность за своё сознание, вместо того, чтобы оставаться подавленным собственным сознанием или игнорировать себя из‑за озабоченности своим сознанием. Период освобождения существа от господства сознания включает в себя множество переживаний дезориентации, а затем переориентации. Переориентация существа на источники, отличные от сознания, основана на контакте с собственным телом и на замечании вещей в окружающем мире. В это время появляется возможность свободы — свободы от ранее развитой сети мыслей. Мышление становится просто ещё одной вещью, которую нужно замечать и использовать, когда человек переориентируется на опыт. Мышление теряет свой прежний статус главного правителя и тюремщика бытия и становится больше похожим на шофёра.

Нахождение в тюрьме сознания — это болезнь под названием морализм. Любое облегчение от морализма является временным, потому что постоянного лекарства не существует. Употребление таких наркотиков, как алкоголь и марихуана, иногда может принести кратковременное облегчение, как, например, употребление «Нурофена» при зубной боли. Говорение правды больше похоже на капсулу замедленного действия, которой хватает на несколько дней или недель, или на диету и комплекс упражнений, на некоторое время помогающих улучшить вашу силу и выносливость. Кроме того, если вы честны, вы сможете получить больше удовольствия от алкоголя и травки.

Если последнее предложение не рассмешило вас, то оно, возможно, вас обидело. Это — ваш морализм. Мы все моралисты. Чем более мы моралистичны, тем более мы истеричны. Чем более мы истеричны, тем дальше мы хотим быть от переживаний. Поэтому мы уходим настолько далеко от старого, неприятного, неорганизованного опыта, насколько это возможно, то есть, приближаемся как можно ближе к абстрактной, внешней точке отсчёта.

Нас систематически учили истерии в форме морализма. Многие учителя считают, что цель образования — усвоить принципы и научиться высоко их ценить. Хорошо известным моральным истерикам, таким как Джерри Фалуэлл или Раш Лимбо, удалось убедить тысячи людей, которых успокаивала их способность насильно воссоздать это предпочтение жизни принципам. Моральная истерия либералов — не альтернатива, а лишь другая форма того же самого. Либеральная истерика ничем не отличается от реакционной истерики.

Структура характера чьей‑либо личности, то есть стабильность, устройство и интенсивность системы ценностей, на самом деле не зависит от принимаемых ценностей. «Долженствующие» подобны садистам, и они существуют во всех системах верований. Использовать слово «должен» в отношении себя и окружающих — это всё равно, что обосраться и обосрать окружающих.

Целостная, полная жизнь в настоящем моменте — это противоположность морализму. Честность – это противоположность нравственности. Если у человека есть честность, ему не нужна мораль. Честные люди руководствуются эмпирическими правилами, а не моралью. Честность является результатом и проявлением того, что мы говорим правду. Честность не может полностью излечить нас от болезни морализма, но значительно снижает её негативные последствия просто потому, что если вы чувствуете себя целостным, то вам не нужна праведность, чтобы пытаться чувствовать себя хорошо.

Готовность

Быть готовым важнее, чем быть правым. Пауль Тиллих назвал эту готовность «мужеством быть»[1] и старался отличать её от храбрости, обусловленной сильной волей. Нам не нужна «сила воли», нам нужна готовность. Сила воли лежит в основе отравляющих жизнь систем морализма, которыми мы страдаем и от которых страдаем. Осознание того существа, которое существует под правилами порядка и существовало до них, и отождествление себя с этим существом — это выход из ловушки. Это существо всегда готово. Самоподталкивание и самоосуждение, возникающие из‑за того, что вы «позволяете своей совести быть вашим проводником», представляют собой порочный круг. Не позволяйте совести быть вашим проводником. Следуйте какой угодно хрени, кроме своей совести.

Альбер Камю говорил, что существует только одна философская проблема: совершать ли самоубийство или нет — иными словами, стоит ли жить? Готовы ли вы жить или считаете, что это не стоит затраченных усилий? На мой взгляд, важным вопросом при этом является: «Кто спрашивает? Кто тебя спросил? Откуда взялся вопрос?» Судья, отравивший переживания посредством отчуждения, которое представляет из себя само суждение, желает теперь вынести суждение о том, стоит ли жизнь своих денег, поскольку, по его мнению, жизнь никогда не оправдывает возложенных на неё ожиданий. Что за самонадеянный вопрос: «Стоит ли заморачиваться ради жизни?» Когда на него даётся отрицательный ответ и человек совершает самоубийство, то судья, принявший решение, сохраняется, принося в жертву существо, его вырастившее.

Быть правым – не самое главное в жизни. Если бы это было так, вы могли бы с таким же успехом просто покончить с собой. Быть готовым – это то, что имеет значение. Если мы будем готовы, то мы дураки — как скажет вам любой здравомыслящий человек. Именно так. Дураки бросаются в омут с головой и узнают множество вещей, которые останутся неизвестными для ангелов.

Благодать

Опыт разрыва порочного круга осуждения в христианском богословии называется «благодатью». Событие, которое приводит к разрыву, называется встречей с Христом. Исторически рассказ о Христе — это рассказ о человеке, который вторгся в историю так же, как что‑то вторгается в индивидуальное сознание. Встреча с Христом — это любое событие, которое вытряхивает вас из вашего концептуального цикла действий и возвращает вам ваше осознание. Бог — это чувство готовности. Бог — это вегетативная нервная система вашего тела, которая поддерживает всё в рабочем состоянии, независимо от того, что вы думаете. Вы общаетесь с Богом, осознавая. Вы общаетесь с Богом, становясь тем, кто вы есть, и это и есть осознание. Вы общаетесь с Богом, становясь Богом. Когда вы больше всего осознаете свои отношения с другим существом, вы больше всего соприкасаетесь с Богом. Бог — это коллективная вегетативная нервная система людей. Бог — это невыразимый опыт осознания своей связи с другим человеком. Бог принимает себя и другого человека в бытии такими, какие вы есть, в любой момент. Бог — вечное звуково‑световое существо, состоящее из долей секунды. Бог — это когда объективное «то, что есть» переживается субъективно. Осознание — это ключевая практика для переживания Божественности. Я думаю, что когда Кьеркегор говорил, что «человек, который относится к другому человеку, и также относится к самому этому отношению, относится тем самым к Богу»[2], то он имел в виду, что сознание, сознательно имеющее связь с другим сознанием, имеет связь со всем сознанием. Существо, которое имеет связь с другим существом, тем самым имеет связь со всем бытием. Мы все (буддисты, христиане, индуисты, психотерапевты, любовники) согласны с этим. Ваша готовность не означает, что вы никогда не будете играть в игру суждения. Осознанность не означает, что у вас нет совести. Разница в гибкости. Как вы, возможно, заметили, мне особенно нравится играть в игру суждения о католической церкви и её осуждения. Мне нравится мой опыт правоты и праведного негодования по поводу этих бедных придурков. Мне нравится этот опыт, как и любому другому праведному придурку, включая католиков. Разница в том, что меня поддерживает нечто большее, чем мои убеждения, в основном благодаря моей удаче, а не моей добродетели. Мне повезло. Эти бедные страдающие ублюдки, которые так и не выросли из предподросткового морализма, притворяющиеся хранителями правил во всём мире со стальными кулаками, верят в свои убеждения и скорее убьют, чем умрут за них. Священники, генералы и закоренелые революционеры нуждаются во встрече с Христом, чтобы избавиться от смертельной серьёзности своих игр. Республиканцы, юристы, Джон Эшкрофт, католики, баптисты, мусульмане‑шииты и другие похожие придурки являются подростками‑моралистами, и видятся мне отличными мишенями для моей собственной подростковой праведности и морализма. По крайней мере, я могу наслаждаться своим морализмом и время от времени расслабляться. Из‑за этого мне иногда становится их жаль, я начинаю сочувствовать их пристрастию к праведности.

Маленький грязный секрет теперь раскрыт. Ваша совесть — дьявол. Революция нашего времени – это революция сознания. Правительство, которое необходимо свергнуть, — это правительство совести с его бюрократией морализма. Совесть тормозит бытие. Мы развиваем свою осознанность, чтобы победить дьявола.

Мы все интуитивно понимаем, что собачья чушь морализма и правила хорошего поведения официальных религий не имеют ничего общего с духовным опытом, на котором основана религия. Как нам следует себя вести – это действительно вопрос, на который нет ответа. Самое близкое к ответу — это быть готовым и посмотреть, что произойдёт. Большинство из нас, возможно, были бы готовы попробовать это, если бы мы были уверены, что все остальные этого не делают. Мы придумываем правила и продаём их другим людям и их детям в основном для того, чтобы защитить свои собственные задницы.

Правда такова: мы взрослеем. Мы стареем. Мы умираем. Мы все это делаем, и то, как мы это делаем, не имеет большого значения. В любом случае нам всем приходится делать одно и то же. Вера в то, что мы поступаем правильно, является основой нашей иллюзии контроля над этим процессом, хотя на самом деле у нас нет реального контроля. Убеждения полезны только как игрушки. Любить убеждения — всё равно, что любить плюшевого мишку. Защита убеждений так, как будто они священны, лишь демонстрирует вашу глупость. Я глубоко убеждён в этом.

Стихотворение Дилана Томаса «Жалоба» рассказывает о взрослении, старении и смерти[3]. Способ смерти, показанный в конце — это смерть по добродетели. Убийство по добродетели — безусловно, самая распространённая причина смерти. Смерть — это способ природы сказать вам, что вам следует отказаться от себя.

Это стихотворение о старике, оглядывающемся на свою жизнь. Дилан Томас написал это для своего отца, когда тот умирал.

ЖАЛОБА

Я был мальчишкой, вдобавок плутом,
чёрным прутом от церковных врат
(Старый шомпол вздохнул, подыхая по бабам).
На пальцах я крался в крыжовенных чащах;
Как болтунья‑сорока, вопил пугач.
И, завидя девочек, обруч катящих
По ослиным выгонам, плавным ухабам,
Я краснел как кумач и пускался вскачь,
А в качельных, воскресных ночах на лугу
Всю луну лобызал мой растленный взгляд.
Эти жёны‑малютки, — на кой мне ляд!
Их, поросших листвой, я покинуть могу
В смольно‑чёрных кустах, и пускай скулят!

Я стал ветрогоном, притом — вдвойне,
И чёрным зверюгой церковных скамей
(Старый шомпол вздохнул, подыхая по сукам).
Не тем пострелом, прильнувшим к луне
Фитильной, но пьяным телком, и мой
Свист всю ночь звучал в дымоходах вертлявых,
Городские кровати взывали ко мне,
Повитухи росли в полночных канавах,
И кого бы ни щупал пьяный телок,
Где б ни буйствовал на травяной простыне,
Что б ни делал бы в смольно‑чёрной ночи, —
Мой трепетный след повсюду пролёг.

Мужчиной заправским стал я потом
И чёрным крестом во храме святом
(Старый шомпол вздохнул, без подруг погибая).
Бренди в расцвете! Я пышно басил;
Нет, не котом с весенним хвостом,
Чья мышь — кипятковая баба любая,
Но бугристым быком, преисполненным сил,
В благодатное лето, в полдневный зной,
Средь пахучих стад. Поостыла вполне
Кровь моя; для чего угодно я мог
Лечь в постель, и хватало этого мне,
Чёрной, прочной моей душе смоляной.

Я полумужчиной стал поделом,
Как священники остерегали в былом
(Старый шомпол вздохнул над плачевным итогом).
Не телком на цепи, не весенним котом,
Не сельским быком в травостое густом,
Но чёрным бараном с обломанным рогом.
Из мышьей зловонной норы взвилась
Моя кривляка‑душа, и вот
Я дал ей незрячий, исхлёстанный глаз,
Клячи сопатой шкуру и стать
И в смольно‑чёрный нырнул небосвод,
Чтоб женскую душу в жёны поять.

Ничуть не мужчина я ныне, отнюдь,
Чёрной казнью плачу за ревущий мой путь
(Старый шомпол вздохнул о неведомой деве).
Окаянный, опрятный, прозрачный, лежу
В голубятне, слушая трезвый трезвон;
В смольно‑чёрном небе душа обрела
Наконец‑то жену с ангелочками в чреве!
Этих гарпий она от меня родила.
Благочестье молитвы творит надо мной,
Небеса чёрный вздох мой последний блюдут,
Мои чресла невинность укрыла в крыла,
Все тлетворные добродетели тут
Мой конец отравляют мукой чумной.

Вот оно. Живость постепенно уступает добродетели, которая ведёт к смерти. Для некоторых такая смерть приходит, когда они становятся пищей для червяков. Для других эта смерть — это смерть эго, и она освобождает место для возрождения жизни. Умирание, ведущее к возрождению, происходит в результате умения говорить правду.

Мэрилин Фергюсон говорит о том, как мы пытаемся использовать наше бедное маленькое левое полушарие, чтобы не быть в курсе того, что происходит, и о том, какими комичными и жалкими существами мы являемся в этих попытках. «Изменения и сложности всегда превосходят наши возможности описания […] Когда левое полушарие сталкивается с нелинейным измерением, оно продолжает кружить вокруг, разбивая целое на части, отслеживая полученные данные и задавая неуместные вопросы, как репортёр на похоронах. Где, когда, как, почему? Мы должны на мгновение подавить его вопросы, приостановить его суждения, иначе мы не сможем «видеть» другое измерение, так же как мы не можем видеть одновременно обе перспективы лестницы с оптической иллюзией, и так же, как нас не может унести симфония, пока мы анализируем композицию».[4] Мы все — такие левополушарные дураки. Мы все — придурки, работающие на незаконченном, старомодном, запомнившемся опыте и руководствующиеся устаревшими моделями разума. Именно так мы работаем. Это наша природа. Мы все такие. Отрицание этого делает из нас паралитиков. Приняв это, вы становитесь обычным придурком.

Мы живём в эпоху захвата мира анонимными паралитиками. Члены организации «Анонимные паралитики» уже не тратят время, пытаясь доказать, что они не придурки. Любой, кто достаточно глуп, чтобы верить в свои собственные суждения, является паралитиком и самым большим дураком из всех.

Мы вызываем чувства из прошлого через воспоминания или желания. Желания и воспоминания — это попытки остаться в живых, воодушевившись чувствами, которые мы хотели бы испытать заново. Желать и вспоминать – это большое удовольствие. Когда мы вспоминаем, то мы можем на мгновение вновь пробудить то чувство. У нас появляется возможность снова пережить какой‑то приятный опыт, который у нас когда‑то был, и у нас появляется некоторое чувство контроля и дистанции от того, что мы помним. Но эти вновь пережитые переживания иссякают. Они изнашиваются отчасти потому, что долгое пребывание на небесах становится адом. На небесах делать нечего. Всё исправлено. Ничего не сломано. Всё отлично. Небеса изнашиваются. Ностальгия уже не та, что была раньше. Поэтому мы обращаем внимание на будущее, чтобы воплотить в жизнь новые фантазии, основанные на приятном опыте прошлого. Эти фантазии о будущем, основанные на прошлом, являются надеждой и волнением, которыми мы обманываем себя. Даже если мы получим то, чего всегда хотели, то когда это случится, это всё равно не будет выглядеть так, как мы ожидали. Таким образом, успех приводит к разочарованию. Как говорит Экклезиаст: «Всё — суета, всё — погоня за ветром».[5] Мы снова попадаем в ад. Наши воспоминания о рае делают ад возможным. Мы проводим так годы, прежде чем можем начать отказываться от веры в свои собственные фантазии и при этом всё равно играть с ними.

Затем мы узнаём хорошую новость: ад делает возможным рай. «Оставь надежду всяк сюда входящий» — таков был знак, обозначающий вход Данте в ад. Но его путешествие в ад стало началом пути в рай. «Оставь надежду всяк сюда входящий» – это, по сути, знак над вратами в рай. Каждому человеку, достигшему взрослой жизни, приходится пройти через ад позднего подросткового возраста и даже дальше. Мы должны научиться жить во лжи, таков этап роста. Нам нужно потеряться в жизни во лжи, прежде чем представится возможность избавления от ада. Мы должны научиться избегать момента и контролировать своё восприятие мира посредством желаний и надежд, и научиться теряться в памяти, лгать и теряться в своём сознании. Мы должны добиться в этом успеха и достигнуть отчаяния, а затем сбежать от этого, не потеряв при этом приобретённых через это выгод.

Всё это обучение, вся эта школа оценивания была всего лишь уловкой. После того, как оно полностью утрачивает свою ценность, оно становится полезным. Мы можем мечтать в игре, создавать роли в игре, умничать в игре, самое главное, переключать игры по своему желанию. Реальность — это не рай и не ад, это игровая площадка, где иногда можно пораниться. Паралитики любят мыльные оперы, потому что мыльные оперы позволяют им мечтать о том, чтобы не быть такими придурками. Придурки из мыльных опер – это представление некоторых людей о том, как жить хорошей жизнью. Мыльные оперы не могут существовать без лжи, и наоборот. Паралитики, отрицая, что они придурки, идеализируют придурочность. Вместо живости вы получаете средненькую мыльную оперу.

Враньё

Когда вы лжёте, храните тайну, скрываете информацию или чувства в какой‑то момент, вы всегда делаете это ради защиты чего‑то бессмысленного. Обычно вы защищаете воспоминания для того, чтобы сохранить неизменное состояние бытия. Вы не видите, что защищаемое вами бессмысленно, потому что иллюзия того «Я», которое вы защищаете, закрывает вам обзор. Когда, сказав правду, вы разрушите эту иллюзию, вы сможете обнаружить, что она совершенно бессмысленна. Бессмысленность имеет огромную ценность. Когда в наконец, поймёте, что то, кем вы являетесь на самом деле, пусто и бессмысленно, для вас не будет иметь значения то, придурок вы или нет. Вот где живёт ваша сила.

У вас может сложиться представление о себе как о «хорошем» человеке. Вы можете лгать, чтобы не «задеть чьи‑то чувства». Тот, о ком вы думаете, ещё более эфемерен, чем защищаемый вами образ самого себя. Люди, которых вы защищаете ложью, настолько же воображаемы, как и образ самого себя, который вы поддерживаете своей ложью в целях самозащиты. Это — воображаемый мир подросткового возраста.

Шансы на развитие за пределы подросткового возраста в нашем подростковом обществе невелики. Это способствует тому, что почти все мы, почти всё время остаёмся вежливыми бессильными дураками, думающими, что они особенные, но почему‑то не получающими того, что заслуживают. Большинству людей кажется, что жизнь не стоит свеч, сложилась не так, как надо, не вознаградила нас должным образом. Через некоторое время мы перестаём думать, что мы такие молодцы, и начинаем мечтать о том, что могло бы быть. Именно так обычно проходит жизнь для большинства из нас. Мы все долго ждали, когда сможем выйти за пределы как позитивных, так и негативных представлений о себе, и боялись это сделать. Большинство из нас никогда не выходят за рамки подростковых надежд, волнений и разочарований. Желание – это способ отстраниться от того, что происходит сейчас. Надежда умирает последней. Нахер надежду. Надежда – это способ, которым большинство из нас избегает взросления.

Сила позитивного мышления — это самая большая собачья чушь наших дней. Позитивное мышление предназначено для негативных людей. Используя позитивное мышление и аффирмации, мы начинаем с представления о себе как о несовершенных и пытаемся использовать мышление как стратегию, чтобы стать целостным. Мышление не является источником силы. Бытие – источник силы. И в в своём существовании мы уже целостны.

Направленная на выживание работа сознания становится напрасной, когда она выходит за рамки помощи нам в выживании и превращается в работу, направленную на выживание нашего образа себя. Кроме того, мы всё равно не выживем, ни как образ, ни как существо, потому что в конце концов мы все умрём. Только наша готовность жить с угрозой и осознание смерти может удержать сознание от выдавливания из нас жизни до того, как мы умрём. Существо, внутри которого обитает сознание, желает жить и желает умереть. Сознание считает жизнь и смерть важными. Существо считает жизнь жизнью, а смерть — смертью. Выживание достигается путём идентификации себя как того существа, которым вы являетесь, и жизни, которая исходит от этого существа, а не из образа того, кем мы являемся или какими должны быть.

Сознание вырастает из бытия. Какая великая вещь — сознание! Когда сознание не сковывает бытие, это чудесно. Его деятельность доставляет удовольствие. Фантазировать весело, прогнозировать и контролировать весело, получать похвалу весело, добывать еду весело, организовывать что‑либо для получения результатов весело, творить весело. Всю эту работу, необходимую для развития сознания, оправдывает то, что оно оказывается отличной игрушкой. Я рекомендую веселиться, хотя и не советую превращать философию веселья в ещё один моральный принцип. Это нормально – не получать от жизни максимум удовольствия. Это нормально – позволить жизни идти своим чередом и не получить все плюшки. В любом случае получить от жизни максимум удовольствия — это слишком большая работа. Всё, что стоит делать в жизни, стоит делать плохо. Откажитесь от всего, включая это.

Итак, общая картина такова. Малюсенький огонь жизни зарождается в человеке с момента зачатия и продолжает гореть до конца жизни. Маленький огонь просветления возникает примерно через четыре, пять или шесть месяцев, в утробе матери, и также продолжается до конца. Немного больший огонь обучения зажигается вскоре после того, как новорождённый выходит наружу, и горит регулярно почти до самого конца. Маленький огонь абстрактных когнитивных способностей начинается примерно в десять или одиннадцать лет и горит до конца. Энергия всех этих пожаров, которые на самом деле представляют собой один огонь, который вырос и распространился, должна быть применена к чему‑то большему, чем сам этот огонь, иначе огонь поглотит сам себя и выгорит.

Создать новые проблемы для развлечения

Когда мы создаём некое видение будущего, чтобы заполнить пробел, оставшийся после того, как мы «сдались», мы создаём новую проблему. Когда мы говорим «да» какой‑то возможности, проекту или деятельности, этот выбор требует от нас умереть для других вариантов. Вы можете работать только над некоторым количеством фантазий одновременно. Любая неспособность умереть для всех других вариантов калечит нашу живость по отношению к тому, что мы выбрали.

Эта книга предназначена для людей, которые уже пережили несколько разочарований в своей жизни. То есть для всех. Работа, которую она рекомендует, — объединение ради освобождения, — предназначена для людей, которые были спасены и вновь попали в беду несколько раз. Группы, к которым стоит принадлежать, — это люди, которые поддерживают друг друга в пребывании в той области небезопасности, повышенного опыта и живости, которая каждый день грозит уничтожить вашу созданную сознанием идентичность.

К тому времени, как отчаяние закаляет нас и мы становимся готовыми к встрече с разочарованием, мы знаем по крайней мере две вещи:

  1. Не существует надёжных истин. Существуют более или менее надёжные истины, и они время от времени меняются.

  2. Существует один надёжный источник взаимопонимания. Это данные, полученные в наших ощущениях. Мы можем и должны предположить, что прямое сообщение полученных в наших ощущениях данных является наиболее близким к тому, что можно считать совместным переживанием.

Из того, что мы ощущаем нашими органами чувств, вырастает простой язык. Если мы можем говорить друг с другом на языке ощущений, похожем на тот, что использовали Тонто и Одинокий Рейнджер, то мы можем оставаться близко к субъективной реальности. Мы всегда можем возвращаться к этой исходной точке, если мы вдруг заблудимся.

Сознание — это паутина абстракций, и как только сознание будет выращено и выкормлено, то перед нами встанет задача высвобождения из этой паутины абстракций и возвращения в субъективную реальность. Я знаю, что на самом деле это не совсем реальность, но это наиболее правдоподобная и согласованная основа интерпретации, которая у нас есть. Это единственная «реальность», которая у нас есть. Это чертовски ужасное предположение, что ваша боль и моя боль одинаковы, что ваше удовольствие и моё удовольствие одинаковы и что ваше восприятие соответствует моему восприятию, но это необходимый базовый уровень, с которого нужно начинать. Как правило, если стоит выбор между потерей в стратосфере мысли или тупостью в субъективной чувственной реальности, то возвращайтесь к чувственному опыту. Странные и по большей части чудесные вещи происходят с людьми, когда они способны говорить на уровне непритязательной реальности.

Люди, заблудившиеся в стратосфере интерпретаций — это юристы и почти все остальные люди. Среди людей, которые могут основываться на собственных ощущениях, есть деревенские жители, некоторые профессиональные гольфисты, некоторые другие профессиональные спортсмены, некоторые мастера дзен, некоторые гештальт‑терапевты, большинство комиков и некоторые другие честные люди.

Путь к опоре на собственные ощущения называется отчаянием. Отчаяние в английском языке происходит от латинских слов de и sperare, что означает «вниз от» и «надежда». «Вниз от надежды». Единственная надежда — отказаться от надежды. Единственная надежда – это надежда, доступная через отчаяние. Оставьте всякую надежду, откажитесь от романтической любови и выучите земной язык. Истина – это не какая‑то история о чём‑то, что случилось с вами в прошлом. Рассказывание историй о своих воспоминаниях о том, что случилось, может какое‑то время доставлять удовольствие, но если это всё, что вы можете сделать, это весьма быстро наскучит. Вы можете говорить правду только в том случае, если вы присутствуете в рассказывании и присутствуете для человека, с которым разговариваете. Когда я рассказываю другому человеку, как всё устроено, я всегда описываю, как оно устроено для меня в данный момент — иначе это будет неправда.

Я могу сказать только ту правду, которая является моей правдой на данный момент. Нам не обязательно соглашаться друг с другом в том, как всё устроено. Нам просто нужно выслушать друг друга и понять, как всё устроено друг у друга сейчас.

Последние слова

Дин Раск никогда не бил свою жену. Он был порядочным человеком. Он был либералом. Он был главой благотворительного Фонда Форда. И когда он был госсекретарём во время войны во Вьетнаме, он убил более ста тысяч человек в бесполезной, бессмысленной, ненужной и глупой войне. Нам всем было бы лучше, если бы он нашёл способ получше для того, чтобы выразить свой гнев. То же самое можно сказать о Джордже Буше‑младшем и об очень многих других представителях нашего могущественного, но приходящего в упадок общества. Время этих людей уходит с началом нового века, хотя и очень медленно.

После долгого периода романтического идеализма человечество медленно вырабатывает новый образ жизни. Многие следуют примеру великих мыслителей прошлых столетий, которые знали (не используя термин «невроз»), что невроз — это озабоченность продуктами сознания и что творчество — лекарство от него. На протяжении многих веков некоторые поэты, философы и учёные признавали другую огромную сферу бытия, которая заключается в том, чтобы жить с тем, что есть, с точки зрения того, что нам нечего терять и нечего приобретать.

Нам не нужно подходить к миру с озабоченностью мыслями и чувствами о том, хорошие мы или плохие, и не нужно рассуждать, достаточно ли хорош или плох мир для нас. С таким же успехом мы можем жить, увлекаясь игрой созидания.

Личные декларации независимости появляются как грибы после дождя. Честные люди узнают и приветствуют друг друга. Эти выдержки из посвящения Эрики Джонг Уолту Уитмену[6] демонстрируют для всех нас возможность наконец повзрослеть.

Я люблю Эрику Джонг по тем же причинам, по которым она любит Уолта Уитмена. Эти строки из её творчества говорят за всех нас, друг для друга, и именно ими, а также моим собственным коротким стихотворением, созданным по её образцу, я заканчиваю эту книгу.

ЗАВЕТ (или дань уважения Уолту Уитмену)

любовный корень, шелковинка, стволы‑раскоряки, обвитые лозой — Уолт Уитмен

Я доверяю всей РАДОСТИ — Теодор Ретке

Я, Эрика Джонг, в расцвете своей жизни, имевшая двух родителей, двух сестёр, двух мужей, две книги стихов
три десятилетия боли,
плакавшая о тех, кто меня не любил
о тех, кто любил меня, но недостаточно
и о тех, кого не любила я
заявляю сейчас, что я на стороне радости.
Повсюду достаточно боли, чтобы питать нас; дефицитна именно радость.
Вокруг трупы свалены в горы,
Вокруг слёзы, в которых можно утонуть,
и желчи достаточно, чтобы глотать весь день.
Ярость – просто сорняк. Гнев стоит дёшево.
Праведное негодование —
это религия мёртвых в доме мёртвых
где мёртвые разговаривают друг с другом скрипящими голосами,
и каждый утверждает, что детство его было несчастнее, чем у другого.
Несчастье стоит дёшево.
Детство – это универсальное действие.

Я посылаю к чёрту аналитиков плюсов и минусов, сжимающих жизнь и уменьшающих радости.
Я посылаю к чёрту любого, кто хочет сосать страдания, будто соску беззубым ртом. Я посылаю к чёрту уныние.
Уныние стоит дёшево.
Каждую ночь земля растворяется во тьме
а затем утром отказывается от своего решения.
Каждую ночь любители демонов
приходят со своими чёрными пенисами, похожими на языки, со своим двуличием,
и со своими лживыми устами
и со своими мрачными религиями обречённости.
Обречённость стоит дёшево.
Если апокалипсис приближается, давайте ждать его с радостью.
Давайте не будем скрежетать зубами
по молярам трупов
хотя моляров у трупов предостаточно.
Давайте не будем презирать смех,
хотя презрения достаточно много.
Давайте посмеёмся и принесём презирающим смеха в избытке, ибо они презирают себя.

Я сама была презирающей
и выбирала презирающих мужчин,
мужчин, повторяющих всё то узкое, что было во мне, и мужчин, которые делали мне больно так же, как я делала больно себе.
В моей скупости,
мои друзья были скупы. В моей узости,
мои мужчины были жалкими.
Теперь я решаюсь на радость.
Если эта решимость означает, что я должна жить одна, я принимаю одиночество.
Если дом радости, в котором я живу, должен быть построен мной, то я принимаю эту стройку.
Ни один говорящий об обречённости, пропитанный смертью, не заставит меня передумать.
Ни один отрицатель радости больше не сможет отрицать меня. Ибо то, что у меня есть, неоспоримо. Я живу в своём собственном доме, доме моей радости.

«Открутите замки с дверей!
Сами двери открутите от косяков!»

Дорогой Уолт Уитман
Горячая старая нянечка боли
Рассказчик «примитивных лозунгов», отказывающийся от посредственности, поэт тела и души
Я презирала тебя в двадцать, но обращаюсь к тебе на четвёртом десятке жизни, будучи достаточно прямой, чтобы восхвалять твою прямоту, и достаточно простой,
чтобы говорить с тобой достаточно просто и ясно,
чтобы превозносить твою простоту.
Двери открываются.
Сами метафоры широко распахиваются!
Бумаги падают с моего стола,
мой стол балансирует на краю пространства, и я предаю каждое слово огню.
Я горю!

Всю ночь напролёт я пишу солнцами на странице.
Я заправляю «электрическое тело» полуночным маслом. Я пишу неоновой спермой в воздухе.
Ты был «жаждущим, грубым, мистическим, обнажённым».
Ты поражал запахом своих подмышек.
Ты поднимал шляпу, как хотел;
ты поднимал свой член
но ты знал «Меня саму».
Ты верил в свою душу
И этой верой заставил других поверить в свои.
Душа заразна.
Один человек заражает другого, как чума;
И мы все терпеливые пауки друг для друга.

Если мы сможем свить нить радости
и поймать её
если мы можем быть самодостаточными, нам не нужно будет бояться спутанных паутин
Корень любви прорастёт.
Стволы‑раскоряки станут опорой для лозы
и все наши нити будут сплетены из шёлка.
Как выплеснуть радость из пустого сердца?
Яйцо радости прорастает даже в отчаянии.
Оргазмы уныния сотрясают мир; и искатели радости собираются вместе.
Мы встречаемся на страницах книг и у костров в прибрежных лесах.
Мы встречаемся, нацарапанные чёрными сложенными буквами.
Мы знаем друг друга по свободным и щедрым рукам.
Мы снуём, как пауки, по душам друг друга

Я, Брэд Блантон, в расцвете своей жизни, имевший троих родителей, троих братьев и сестёр, четырёх жён, четыре занятия, четверых детей и четыре десятилетия боли,
Приходивший в ярость из‑за тех, кто меня не любил
и из‑за тех, кто любил меня, но недостаточно
и о тех, кого не любил я
заявляю сейчас, что я на стороне радости.

Радость происходит прямо из отчаяния.
Песни о тоске могут сделать вас счастливыми.
Помогите себе. Это бесплатно. Передайте это дальше.

  1. Tillich, Paul (1952). The Courage to Be. New Haven: Yale University Press. (Автор не цитирует ничего из указанной книги, а только использует название, тем не менее укажу русское издание: Пауль Тиллих. Мужество быть. Из сборника «Избранное: Теология культуры». Москва, «Юрист», 1995. — прим. пер.) ↩︎

  2. Kierkegaard, Soren (1954). Fear and Trembling and The Sickness Unto Death. Garden City, NY: Doubleday. (В книге используется не точная цитата, а вывод, обусловленный, среди прочего, соображениями Кьеркегора, содержащихся в его трактате «Болезнь к смерти» — прим. пер.) ↩︎

  3. Thomas, Dylan (1952). The Poems of Dylan Thomas. New York: New Directions. Использован перевод А.Штейнберга из сборника: Приключения со сменой кожи. СПб, «Азбука‑классика», 2001. ↩︎

  4. Ferguson, Marilyn (1981). The Aquarian Conspiracy. Tarcher. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎

  5. Экклезиаст 2:17. Новый русский перевод. ↩︎

  6. Jong, Erica (1975). Loveroot. New York: Henry Holt & Company. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎