Про изменения
Климат — это то, что мы предполагаем, а погода — то, чем мы располагаем.
—Роберт Хайнлайн[1]
В этой главе рассказывается, откуда берётся сила. Сила заключается в людях, а не в методах. В романе Джона Стейнбека «Гроздья гнева» Том Джоад и его брат Эл во время поездки из Оклахомы в Калифорнию со своей семьёй и всем нажитым добром, должны были пойти на свалку, чтобы достать запчасть для ремонта двигателя своей машины. Они одолжили грузовик у людей, находящихся в той же ситуации, что и они.
Грузовик подъехал к тянувшимся одна за другой заправочным станциям; по правую сторону дороги был склад автомобильного лома — участок в акр величиной, обнесённый высокой проволочной изгородью. Ближе к дороге стоял сарай из рифлёного железа с грудой подержанных шин у входа, на которых были проставлены цены. Позади сарая виднелась лачуга, сколоченная из старья — из старых досок и жести. Вместо окон — автомобильные ветровые стёкла. В траве — лом: машины с покорёженными, продавленными радиаторами, израненные машины, валяющиеся на боку без колёс. Посреди двора и у стены сарая — покрытые ржавчиной двигатели. Груда хлама — крылья, борта с грузовиков, колёса, оси; и надо всем этим витал дух тления, плесени, ржавчины; покорёженное железо, выпотрошенные моторы, кучи обломков.
Эл подъехал по блестящей от масла дороге к сараю. Том вылез и заглянул в тёмный квадрат двери.
— Никого не видно, — сказал он. — Есть тут кто‑нибудь?
— Неужели у них не найдётся «доджа» двадцать пятого года?
В глубине сарая хлопнула дверь. Из темноты вышел человек, похожий на призрак. Тощий, грязный, с испачканным маслом, туго обтянутым кожей, исхудалым лицом. Одного глаза у него не было, и когда он поводил другим, здоровым, мускулы пустой глазницы подёргивались; брюки и рубашка на нём лоснились от масла, руки были все в ссадинах и рубцах, кожа на них потрескалась; толстая нижняя губа брюзгливо выступала вперёд.
Том спросил:
— Ты здесь хозяин?
Глаз сверкнул в его сторону.
— Я работаю на хозяина, — последовал брюзгливый ответ. — А что надо?
— Старый «додж» двадцать пятого года не найдётся? Нам нужен шатун.
— Не знаю. Хозяин сказал бы, да его нет. Домой уехал.
— А самим нельзя посмотреть?
Одноглазый высморкался в ладонь и вытер её о брюки.
— Вы здешние?
— Нет, с Востока, едем на Запад.
— Ищите сами. Можете хоть весь двор спалить, мне всё равно.
— А ты, верно, своего хозяина не очень обожаешь?
Человек подошёл ближе, волоча ноги, и сверкнул на Тома глазом.
— Видеть его не могу, — тихо проговорил он. — Не могу видеть этого сукина сына. Уехал. Домой к себе покатил. — Он уже не мог остановиться. — Сукин сын! Такую привычку себе завёл… цепляется, дразнит. У него дочь — девушка лет девятнадцати, красивая. Так он спрашивает: «Хотел бы ты на ней жениться?» Это он меня спрашивает! А сегодня говорит: «Вечером будут танцы. Может, пойдёшь?» Это он мне говорит — мне! — Слёзы выступили у него на глазах, покатились из красной глазницы по щеке. — Я не я буду, а приберегу для него гаечный ключ! Он, когда заводит такие разговоры, смотрит на мой больной глаз. Я… я этим ключом ему голову сверну, завинчу покрепче и начну полегоньку поворачивать. — Он задыхался от ярости. — Полегоньку буду поворачивать — вот так, вот так…
Солнце спряталось за горами. Эл посмотрел во двор на поломанные машины.
— Том, гляди: по‑моему, это двадцать пять или двадцать шесть.
Том повернулся к одноглазому:
— Можно взглянуть?
— Да смотрите. Берите всё что нужно.
Пробираясь между мёртвыми автомобилями, они направились к дряхлой закрытой машине, стоявшей на спущенных камерах.
— Так и есть, двадцать пятого года! — крикнул Эл. — Картер можно отвернуть?
Том опустился на колени и заглянул под машину.
— Уже отвёрнут. И одного шатуна не видно. — Он заполз дальше. — Эл, возьми ручку, поверни разок. — Он покачал шатун на валу. — Всё залеплено маслом. — Эл медленно поворачивал заводную ручку. — Легче! — крикнул Том. Он поднял с земли щепку и соскрёб с подшипника застывшее масло.
— Не разболтан?
— Самую малость, это ничего.
— Очень изношен?
— Прокладки есть, целы ещё. Хорош будет. Крутни ещё разок, только полегче. Легче, легче. Ну вот, теперь сбегай за инструментами.
Одноглазый сказал:
— Инструменты я вам дам. — Он заковылял между дряхлыми машинами к сараю и вскоре вернулся с жестяным ящиком. Том нашёл среди инструментов торцовый ключ и протянул его Элу.
— Отверни. Только осторожнее с прокладками и с пальцем, да не сверни болты. Не копайся, скоро совсем стемнеет.
Эл залез под машину.
— А не мешало бы обзавестись торцовым ключом, — крикнул он. — С одним французским плохо.
— Скажи, если один не справишься.
Одноглазый с беспомощным видом стоял рядом с машиной.
— Я помогу, если нужно, — сказал он. — А знаете, что этот сукин сын ещё придумал? Приходит как‑то в белых брюках и говорит: «Пойдём покатаю тебя на своей яхте». Я не я буду, если не сверну ему шею. — Он дышал тяжело. Я как окривел, так с тех пор с женщиной не был. А он мне такие вещи говорит! — И крупные слёзы, промывая бороздки в грязи, покатились по его лицу.
Том нетерпеливо сказал:
— Что же ты здесь торчишь? Ведь тебя не под стражей держат?
— Тебе легко говорить. Найти работу, да кривому — это не так просто.
Том круто повернулся к нему.
— Слушай, друг. Ты на себя погляди хоть одним глазом. Грязный весь, разит от тебя. Ты сам во всём виноват. Тебе нравится причитать над собой. Где уж тут думать о женщинах с таким глазом. Надень повязку да умойся. И никого ты не убьёшь, что зря‑то болтать.
— Попробовал бы ты пожить с одним глазом! И видишь не так, как другие. С расстоянием никак не сообразуешься. Всё кажется плоским.
Том сказал:
— Чепуха! Я знал одну шлюху, у неё ноги не было. Думаешь, она по дешёвке брала, где‑нибудь в подворотне? Нет, брат! Ей сверх положенного ещё полдоллара приплачивали. Она говорила: «Много ли ты раз с безногой спал? Да ни разу! Получишь, говорит, особое удовольствие, а за это гони ещё полдоллара». И платили, честное слово. Да считали за счастье. Она уверяла, что приносит удачу. А ещё я знал горбуна в Мак… в одном месте. Он тем и жил, что давал другим потрогать свой горб за деньги. Это тоже удачу приносило. А ты жалуешься!
Одноглазый проговорил, запинаясь:
— Все тебя сторонятся, поневоле таким станешь.
— Да надень ты повязку на свой глаз. Нечего его выставлять, как корова задницу. Тебе нравится над собой ныть. А ноешь зря. Купи себе белые брюки. Ты, наверно, всё больше пьяный валяешься да плачешь. Помочь тебе, Эл?
— Нет, — ответил Эл. — С подшипником я уже справился. Хочу поршень осадить.
— Голову не ушиби, — сказал Том.
Одноглазый тихо спросил:
— Думаешь… я ещё могу понравиться кому‑нибудь?
— А то как же, — сказал Том. — Говори всем, что у тебя кое‑что другое выросло с тех пор, как ты окривел.
— А вы куда едете?
— В Калифорнию. Всей семьёй. Думаем работу там подыскать.
— А как по‑твоему, для такого, как я, там работа найдётся? Ничего, что у меня будет чёрная повязка?
— Конечно, найдётся. Ты же не калека.
— А вы меня не подвезёте?
— Где там! Мы сами еле ползём — так нагрузились. Ты как‑нибудь по‑другому устраивайся. У тебя тут много всякого старья, собери машину да поезжай.
— Может, и на самом деле? — сказал одноглазый. [2]
То, что Том сказал одноглазому человеку, я называю великим терапевтическим вмешательством. Но даже радикальные вмешательства лучших терапевтов бессильны, если мы не стремимся измениться всем своим неделимым существом. Вся информация в мире будет бесполезна, как и все исследования, если они не будут окружены фоном силы намерения.
У всех нас есть некоторое несоответствие между нашими убеждениями, желаниями и действиями в нашей жизни, хотя, вероятно, это легче заметить в жизни других. Мы все слышали в своей голове аргументы двух (или более) голосов: один проповедовал о том, что нам следует делать, а другой беспомощно извинялся и объяснял, что бы мы сделали, если бы могли, но не можем. Если мы честны, то мы приходим к единому пониманию того, что на каком‑то фундаментальном уровне кажущаяся борьба между нашими убеждениями, действиями и желаниями является ложной. Чаще всего эта «борьба» происходит уже после того, как выбор был сделан, хотя мы можем и не осознавать этого. Эта «борьба» проявляется главным образом в усилиях: «попытках» принять решение, «попытках» поступить правильно, «попытках» сдержать своё слово. Наше сознание создаёт эту ложную борьбу как форму отвлечения, чтобы «разжечь огонь» — огонь нашего внимания — и не дать нам увидеть, что мы уже приняли решение.
Том и Эл сели в машину. Было уже совсем темно. Эл включил зажигание и дал свет в фары. — Ну, прощай, — крикнул Том, — может, увидимся в Калифорнии. — Они развернулись на шоссе и поехали в обратный путь.
Одноглазый стоял, глядя им вслед, потом пошёл через сарай к себе в лачугу. Там было темно. Он ощупью пробрался к матрацу на полу, лёг и заплакал, а машины, вихрем проносившиеся по шоссе, всё плотнее и плотнее окружали его стеной одиночества.
Когда люди рассматривают себя как скопление противоборствующих сил, в котором каждая сила тянет в своём направлении, и каждая сила стремится вырвать контроль у других и доминировать в будущем, то в результате они получают чувство беспомощности. Бессильная ярость — это слабость. Усилие противоположно силе. Та часть наших переживаний, которая жаждет счастья и праведности, никогда не достигает полного контроля над другими силами, которые мы рассматриваем как чужеродный и нежелательный «багаж» — как неудачные вспышки нашего характера, которые каким‑то образом подавляют наши внутренние стремления и скрывают наше истинное «Я». Мы воображаем, что более сильные и удачливые люди преуспели в борьбе за самообладание, и что именно это является источником их силы. Эта вера в то, что другие добились успеха там, где мы потерпели неудачу, становится всего лишь ещё одним элементом нашей борьбы с самим собой: нашим стремлением быть тем, кем мы не являемся.
Условия, создаваемые нами в нашей жизни; действия, которые мы повторяем против нашей воли; обстоятельства, приносящие нам страдания — каким‑то образом мы увековечили их, несмотря на исповедуемые нами убеждения и направленные на изменения усилия.
Источник нашей силы для достижения желаемых результатов не лежит в наших убеждениях, наших надеждах или нашей трудоёмкой борьбе за перемены. Человек, который говорит, что хочет похудеть, но в то же время просто не может отказаться от полуночных перекусов, может полагать, что он борется между тем, чтобы «быть хорошим» и «поддаться» своей тяге, но на самом деле он уже сделал выбор продолжать перекусывать. Описываемая им «борьба» служит для сокрытия этого факта.
Сосредотачивая внимание на нашей видимой борьбе за перемены — на причинах, объяснениях и оправданиях, которые мы выдумываем, а не на достижении результатов –– мы вступаем в заговор, чтобы притвориться, что каждый из нас представляет собой случайную совокупность дисгармоничных элементов, работающих друг против друга. Почему «элементов»? Когда вы говорите: «Я хочу искать новую работу, но не могу начать», кто «хочет», а кто «не может»? Как будто вас двое, и один — тот, кто «не может» — имеет больше силы, чем другой. Вы притворяетесь, что «настоящий» вы — тот, кто «хочет». Мы притворяемся, что мы не целостны. Например, «Я», которое хочет каждое утро вставать рано и заниматься спортом, похоже, отличается от «Я», которое решает поспать. «Я», которое жаждет успешного, полного поддержки брака, не является «Я», которое уклоняется от обязательств, когда отношения становятся слишком серьёзными. Вместо того, чтобы пристальнее взглянуть на наш фактический образ действий, который заключается в «приложении всех усилий» для того, чтобы получить то, чего мы хотим, и последующем саботаже наших собственных усилий, мы предполагаем, что наша ошибка заключается в недостаточном старании, поэтому мы удваиваем и наши усилия, и наше сопротивление. Нам всегда удаётся быть на шаг впереди себя, поэтому мы никогда не достигаем своих целей. Сосредотачиваясь на борьбе, а не на результате, мы избегаем необходимости признать, что и желающий перемен, и сопротивляющийся переменам — один и тот же человек, что мы целостны и что мы действительно получаем желаемое — а именно борьбу вместо результатов. Но до тех пор, пока я не смогу ощутить своё собственное сопротивление как «себя» точно так же, как я ощущаю своё желание перемен как «себя», я обречён быть запертым в безнадёжной борьбе за контроль. Том был абсолютно прав насчёт одноглазого человека: «Ты сам во всём виноват. Тебе нравится причитать над собой.»
Предположите, что мы считаем себя не набором разных частей с противоречивыми и неуправляемыми целями, а тем, чем мы так хотим быть: функциональными, интегрированными целыми, достигающими выбранных нами результатов без усилий, всем нашим существом. Предположите, что мы все уже именно такие. Все видимые противоречия и дихотомии — пытающийся похудеть толстый человек, пытающийся быть хорошим грешник, жаждущий проводить время со своей семьёй трудоголик — на самом деле являются дымовыми завесами, ложными попытками нашего собственного сознания спрятать от других или от нас самих наши истинные намерения. Наше истинное намерение — делать именно то, что мы делаем.
Как полноценные, целостные человеческие существа, мы целенаправленно управляем своей жизнью, контролируем её без усилий и с необузданной силой. Это пугает. Противоречия между нашими принципами и нашим поведением поверхностны и выдуманы только ради видимости и для того, чтобы избегать признания нашей ужасающей силы изменять происходящее. Наше нежелание исследовать возможность, что то, что мы имеем, есть именно то, чего мы желаем — что наша жизнь устроена, что мы чувствуем себя комфортно и что мы боимся перемен в большей части аспектов нашей жизни — удерживает нас от внесения перемен в другие сферы нашей жизни. Мы вкладываем всю свою энергию в то, чтобы сохранить нашу жизнь неизменной, и наша фальшивая борьба за перемены лишь скрывает то, насколько нас устраивает статус‑кво. Наша видимая борьба за перемены — буря в стакане воды. До тех пор, пока я буду отождествлять своё «Я» только с желанием измениться, а не с более сильным на данный момент желанием оставаться прежним, без каких‑либо изменений, я буду оставаться в тупике. В каком‑то смысле я могу измениться, только отказавшись от попыток измениться.
Чтобы ситуация стала лучше, она должна сначала ухудшиться. Чтобы выбраться из долгов, мы должны осознать, какую пользу нам приносят долги. Чтобы похудеть, мы должны осознать, что мы хотим оставаться толстыми, и принять этот факт. Мы должны перестать сосредотачиваться на нашей борьбе и сосредоточиться на том, каким образом обстоятельства, которые, по нашим словам, мы хотим изменить, на самом деле служат нам и какую выгоду мы получаем от них. Только после того, как мы почувствуем себя такими, какие мы есть, отбросим нашу фальшивую борьбу за перемены и скажем правду обо всём этом, мы сможем создать ту жизнь, которую, как мы говорили, мы хотим.
Это исследование нашего подсознательного желания избежать перемен и того, что скрывается за фальшивой борьбой, может вывести нас из тупика. Это также ведёт к более глубокому и более пугающему состоянию, чем просто борьба за перемены. Борьба за перемены — это то, что вы делаете, чтобы спрятаться от чего‑то похуже. Борьба за перемены — это способ избежать бездны, и он был бы неплохим, если бы бездны вообще можно было избежать.
Бездонная правда заключается в том, что всё превращается в ничто. Никакие изменения не имеют значения. Всё то, чего у вас нет, важно только потому, что у вас этого нет. То, чего вы хотите, очень важно для вас до тех пор, пока вы этого не получите, а через некоторое время это превращается в ничто. Это движение от ожидания к осуществлению и далее к разочарованию неизбежно. Все изменения бесполезны. Альтернативный образ жизни — консервативный, сохраняющий убеждения, избегающий перемен, своего рода застой в защищённых границах когда‑то усвоенных концепций — является столь же бесполезным образом жизни. Оба образа жизни — это всего лишь игра в ладушки в ожидании ужасного конца, пока он ещё не наступил. Готовность встретиться лицом к лицу с бездной бессмысленности является той силой, которая необходима для достижения перемен. Какой бы ни была ваша главная борьба, она незначительна перед лицом вашей смерти; это мелочно, неважно и не имеет вообще никакого значения. «Это — повесть, // Рассказанная дураком, где много // И шума и страстей, но смысла нет.» [3]
Намерение
Когда мы вязнем в тщетной битве за самоконтроль, наши попытки измениться выглядят как усилия и «старания». Когда мы целостны, нам становится доступна сила нашего намерения. Что такое быть целостным? Что я подразумеваю под «намерением»?
Быть целостным — значит принимать во внимание всё. «Быть целостным» включает в себя переживание вечности после того, как свет зажигается в утробе матери, опыт разделения и индивидуализации, который мы обретаем по мере роста, электризующий опыт того, кем мы являемся в настоящий момент, все наши фантазии и встречу со смертью. Возможность быть настолько целостным позволяет существовать намерению.
Как и непристойности, намерению трудно дать определение, но легко распознать. У каждого из нас был опыт не требующих усилий изменений или достижений — результатов, которых мы добивались настолько легко и часто вопреки таким трудностям, что казалось, будто они просто произошли с нами, а не были достигнуты нами. Дело не в том, что они не были сложными или бросали нам какой‑то особый вызов. Дело в том, что мы каким‑то образом были свободны в решении задачи, вкладывали в неё всю силу своего разума и тела, вместо того, чтобы каким‑то необъяснимым образом сдерживаться изнутри. Намерение, которое спокойно исходит из целостности, именно такое. Люди, пережившие подобный опыт, часто отмечают: «Я даже не знаю, как мне это удалось. Я просто это сделал. Думаю, я был просто готов». Они не ощущали контроля над собой в том смысле, в котором мы представляем себе действие «силы воли» или «самоконтроля»; тем не менее, никогда не возникало вопросов об их приверженности продолжению работы. Как будто сила их намерения фактически устранила необходимость в самоконтроле, потому что они больше не боролись сами с собой. Им бы потребовалось больше усилий, чтобы остановиться, чем на то, чтобы продолжать. Как только какое‑то решение было принято в тихом, личном убежище самого себя, всей своей личностью, и как только мир был проинформирован об этом решении, достижение определённого результата стало лишь вопросом времени.
В спорте это волшебство завораживает миллионы наблюдателей и сотни тысяч участников. Самые невероятные выступления, требующие от человека полной отдачи, обладают грацией непринуждённой беззаботности. У всех нас есть области в жизни, в которых мы действуем легко и творчески, в противовес областям, в которых мы боремся бессильно и безрезультатно. Те, чья творческая сила недоступна им в области, которую они хотят изменить, могут заново открыть для себя эту силу намерения, если они серьёзно возьмут на себя ответственность за создание всей своей жизни прямо сейчас, включая дымовую завесу своей фальшивой борьбы.
Ответственность
Ответственность означает вашу готовность ощущать себя как причину, что бы вы ни делали. Вы являетесь источником как своих проблем, так и своих успехов. Где бы вы ни находились на пути к достижению своих целей — движетесь ли вы вперёд, остановились на обочине или чувствуете, что движетесь назад — именно готовность ощутить себя ответственным является решающим элементом успеха. Пока вы ищете виноватых, объясняете, извиняетесь, пытаетесь, решаете быть хорошими, надеетесь или чувствуете вину, вы не берёте на себя ответственность. Попытка ощутить себя ответственным не сработает. Вы можете только объявить, что берёте на себя ответственность, а затем посмотреть, что произойдёт. Можно прекратить бессильные игры, в которые мы играем для того, чтобы избежать ответственности. Когда мы начнём прекращать эти игры, мы сможем двигаться дальше.
Одна из таких игр называется «Ладно‑ладно, это я виноват». Смысл игры заключается в том, чтобы создать впечатление, что вы взяли на себя ответственность, хотя на самом деле это не так. Признание своей вины — отличный способ избежать ответственности. Существует большая разница между признанием своей вины в неудаче или «взятием вины на себя» и реальным владением своей силой как творца своей жизни. Не имеет значения, чувствуете ли вы себя при этом виноватым или нет. Признание того, что вы неправы или были неправы — лишь прелюдия к тому, чтобы взять на себя ответственность за свою жизнь. Этого недостаточно. Вы должны взять на себя обязательство после того, как прекратите эту игру. После того, как вы признаете, что обманывали себя, изо всех сил стараясь, вы должны сделать публичное заявление о том, за создание чего вы теперь будете нести ответственность. Вытяните шею. Поставьте свою задницу на кон. Расскажите всем, чем вы занимаетесь, и когда вы достигнете результата, и попросите их помочь.
Мы все знаем, что приверженность необходима для созидания. Однако в нашей культуре неясно, что делать, когда вы не привержены ничему, кроме борьбы. Когда мы чувствуем себя бессильными сдержать своё слово, в конце концов мы перестаём его давать. Ваша целостность — ощущение себя таким, какой вы есть — должно предшествовать приверженности, потому что если вы будете чем‑то меньшим, чем целым, то вы застрянете в трясине основанных на вашей истории болезни убеждений о том, кем вы являетесь. Приверженность должна быть основана на осознании того, что есть на самом деле, и на готовности нести ответственность за настоящего себя. Это означает, что если мы — несовершенные существа, которые совершают ошибки, нарушают своё слово, злятся и вообще эгоистичны, жадны, мелочны и несправедливы, то мы должны взять на себя обязательства как эти несовершенные существа. Мы проводим свою жизнь в ожидании того, что нам станет лучше, чтобы мы могли принять себя. Мы отказываемся наслаждаться жизнью, отказываемся признать, что нас любят и прощают, и отказываемся говорить правду о том, кто мы есть, потому что мы никогда полностью не соответствуем нашим собственным стандартам. Перфекционисты — это люди, которые предпочитают быть худшими, чем занять второе место. Все люди, когда‑либо успешно совершившие сработавшие изменения, послужившие основой для последующих изменений, начали с этого шага: наконец, приняли себя такими, какие они есть. Они отказались от борьбы за то, чтобы стать лучше. Затем, наконец, они смогли свободно измениться.
Источник вашего прошлого бытия и источник вашего нынешнего бытия подобны генератору, который работает без перерыва с начала времён. Возвращение к своему источнику — это первый метод изменения. Когда вы обращаете внимание на то, кем вы являетесь, вы отвлекаетесь от дилемм своего сознания.
В этом суть буддизма, йоги, ведической философии, христианского спасения и других форм и практик просветления. Когда дзен‑буддист сидит и смотрит на стену по четырнадцать часов в день в течение семи дней подряд, он делает это для того, чтобы иметь возможность сидеть и смотреть на стену. Уметь сидеть и смотреть на стену и просто сидеть и смотреть на стену — это просветление. Сидеть и смотреть на историю своей жизни так, как если бы вы сидели и смотрели на стену — значит таким же образом воссоединиться со своим источником.
Ваше сердцебиение началось примерно через восемь недель после того, как яйцеклетка, которая превратилась в вас, была оплодотворена. Вы настроились на жизнь, подстроившись. Вот кем вы являетесь. Восстановление связи с тем, кем вы являетесь, когда вы потерялись в собственном сознании — это возвращение к своему источнику.
Это сложно сделать. Вы должны умереть, чтобы жить. Ваше «притворное» я, не включающее в себя ваше несовершенство, должно умереть. Тогда вы снова станете целостным существом. Тогда вы будете обладать силой, которая у вас всегда была, только теперь вы сможете использовать её сознательно. Это хорошая жизнь. Это требует, чтобы вы пожертвовали удовольствием засыпать в слезах на промасленном матрасе.
Heinlein, Robert A. (1963). Stranger in a Strange Land. New York: Putnam. (У автора указан такой источник, но это, судя по всему, ошибка: такой фразы нет в романе «Чужак в чужой стране» — прим. пер.). Перевод указан по изданию: Роберт Хайнлайн. Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга. — СПб, «Азбука», 2018. ↩︎
Steinbeck, John (1939). The Grapes of Wrath. New York: Viking Press. Перевод указан по изданию: Джон Стейнбек. Гроздья гнева. Москва, «Художественная литература», 1977 (серия «Библиотека всемирной литературы», том 183). ↩︎
У автора отсутствует ссылка на источник, но это прямое цитирование шекспировского «Макбета» (акт V, сцена 5). Приводится по переводу М.Лозинского (прим. пер.) ↩︎