Первая правда
«Весь мир — моя утроба, и утроба моей матери была моим первым миром»
— Р.Д. Лэйнг [1]
На протяжении нашего взросления мы постепенно начинаем думать о нас самих как о личностях, сделанных из всех выученных нами уроков. Уроки, давшиеся нам с трудом, имеют большое значение в том, как мы понимаем себя. Мы усложняем наши жизни, держась за эти давшиеся с трудом уроки ещё долгое время после того, как они пережили свою полезность. Возьмём, к примеру, ребёнка, который научился постоянно выпрашивать что‑то у своей матери плаксивым голосом — сначала печеньки, а позже и ключи от машины. Так как это работало с мамой, и так как отец оставил всё это на усмотрение мамы, он продолжает использовать то, что работает. В свои 40 лет он всё ещё может таким же способом обращаться со своей третьей женой, годами не получая ожидаемого результата. Сознание не любит менять себя перед лицом новой информации. Уроки, которые мы усвоили и за которые мы держимся подобным образом, создают личность, к которой мы прикованы. Это делает жизнь сложнее, чем она должна быть. Выходом из этого страдания является расширение того, кем мы себя считаем. Мы должны вернуться к тому, чтобы быть чем‑то большим, чем личностью, до которой мы сжались в процессе взросления.
К тому времени, как мы становимся достаточно взрослыми, чтобы ездить на велосипеде, мы уже являемся личностями. В процессе обучения тому, как быть личностью, мы забываем кое‑что, что знали ещё до того, как у нас появилась хоть какая‑то личная заинтересованность в последовательном поведении: а именно — здравый смысл целостности в утробе, ещё до того, как мы вообще узнали, что существуем.
Вот мои основные предположения о том, как всё началось: Земля появилась случайно, и химия привела к нашему возникновению. После долгого периода эволюции появились вы и я. После приблизительно четырёх или пяти месяцев в утробе, у нас было первое переживание бытия: рассвет сознания.
Первое переживание, которое мы все получили, произошло в момент начала жизни. Рассвет кажется мне лучшей метафорой для этого. Рассвет происходит медленным и практически неразличимым способом, задолго до восхода солнца. Свет жизни появился для нас точно так же, задолго до рождения. Индуисты называют сознание светом, освещающим свет, или светом, позволяющим нам видеть свет. Именно в утробе матери этот свет, наше сознание, впервые имел место. Впервые мы испытали переживание самого переживания. Это случилось подобно рассвету, во время которого постепенность нарастания света не позволяет сказать, когда наступил день, но внезапно мы оказываемся в нём. То есть мы и были нашим переживанием. Плод зрел до тех пор, пока вся «проводка» не была проложена, и внезапно не появилось переживание. То, чем мы были в утробе матери, было целостностью переживания.
Эта целостность переживания продолжалась вечность. В наше время — в то время, о котором мы знаем сейчас — это продолжалось четыре или пять месяцев. Тогда это ощущалось вечностью. Тогда это было вечностью. Мы никогда не забываем то время, но у нас нет никакого способа помнить его так, чтобы мы могли его описать. Оно неопределимо и невоспроизводимо любым понятным способом. Все религии, боги, метафизика, теологии, философии и учения мастеров всех конфессий являются попытками вспомнить эти вечные прошедшие месяцы, это утраченное чувство целостности.
С самого начала истории человечества священники пытались облечь это ощущение целостности в слова, пытаясь сообщить о невыразимом. Они знали, что там что‑то происходило, но не знали, как говорить об этом — но всё равно не могли удержаться от попыток. И чем больше они говорили, тем больше возникало путаницы между попыткой определить целостность и реальным переживанием этой целостности. Наша неспособность облечь это в слова привела к тому, что это переживание единства, вполне обыденное переживание, стало весьма переоценённым.
Просветление — это знание о целостности, а не способность говорить о ней. Философия просветления заключается в разговорах об этом переживании целостности или в попытках описать его.
Целостность — это природа вещей. Она не требует никакой работы. Она — просто данность. Каждый из нас является создателем вселенной из нашего собственного бытия. Нам дано испытать целостность, внутри которой мы проводим различия. Звук, который мы слышим, когда затыкаем уши — это электрический генератор целостности. Когда мы закрываем глаза, то темнота, которую мы видим — это генератор целостности. Когда наши глаза открыты, то всё что мы видим — это то, какие мы на самом деле. Как говорил Кришнамурти: «Вы — это мир». [2] От самого момента начала жизни, наше бытие создаёт мир своими ощущениями. Мир вырастает и сознание вырастает из этой целостности. Мир создаётся для нас из нашего базового оснащения — нашего бытия. Мы постоянно создаём мир, просто воспринимая. Когда мы слышим, мы создаём звук. Когда мы видим, мы создаём видимое в нашей зрительной коре. Когда мы объединяем зрение, слух, обоняние, осязание, баланс, движение и т.д., наша вегетативная нервная система создаёт мир. Когда мы умираем, с практической точки зрения этот мир исчезает. Тем не менее, каждый из нас является создателем мира. Но так как мы делаем это без усилий, и каждый из нас делает это — мы не особо ценим это в наших представлениях о том, кто мы есть. Обычно мы считаем создание смыслов более важным, чем создание мира. Мы принимаем как данность нашу способность создавать мир и тратим куда больше внимания на создание смыслов. Мы озабочены силой интерпретаций. Мы куда больше заинтересованы в собственной уникальности, происходящей из того, что мы выучили, чем в источнике нашей силы как создателей.
Наша судьба как человеческих созданий — цепляться за невыразимое, пытаясь вернуть утраченное ощущение целостности. Но несмотря на это, когда мы соприкасаемся с целостностью, этой безбрежностью нашего бытия, хотя бы на несколько секунд — то обычно мы убегаем. Мы чувствуем, что вот‑вот потеряем что‑то. И мы потеряем. Мы вот‑вот потеряем ту защиту и безопасность, которую нам даёт привычное ограниченное определение самих себя. Мы боимся потерять своё представление о себе как о ком‑то особенном, и мы боимся стать теми, кто мы есть на самом деле — кем‑то, кто не является особенным.
Когда мы осознаём себя в качестве неопределимых, не поддающихся категоризации, простых создателей мира, мы теряем всю определённость. Присутствие в непосредственном сиюминутном движении мира, хрупкость нашего бытия и относительная неважность личности, которой мы себя считаем — ужасающий опыт. Полное осознание нашего вечно присутствующего и вечно меняющегося существования бросает нас в то самое невыразимое состояние, в котором мы были, когда для нас, ещё лишённых зрения, в утробе матери появился свет. Одновременное осознание жизни бытия и меньшей важности личности, к которой мы привязались, является вторым просветлением, которое приходит ко всем взрослым, выросшим из подросткового состояния. Но это похоже на смерть. Для того, чтобы избежать этой травмы, подавляющее большинство из нас остаются подростками до конца своих дней.
Это — не незначительный философский нюанс. Это — самая суть. Большая часть из нас скорее убьёт себя, чем будет жить, особенно если те, кем мы себя считаем, находятся в процессе постоянной смерти. Многие из нас так и поступают.
Рождение бытия
Вернитесь на мгновение в своём воображении и воспоминаниях к самому началу: вы слышите звуки вроде урчания кишечника, ощущения сбивают с толку, вы испытываете смутное ощущение движения и слышите другие звуки, вроде тех, какими дельфины зовут друг друга в глубине моря. В этом начале нет зрения, а значит, нет и тьмы. Для зародыша не существует представления о тьме, потому что он не знает о свете, и потому, что у него нет сознания для того, чтобы делать различие между тьмой и светом. Ощущения в этом невидимом мире начинают формировать сознание.
Здесь, на «фоне», который является всем, что мы есть, и который длится столько, сколько мы живём, мы являемся нашим началом. Вы можете возвращаться туда, когда захотите. Я часто делаю так во время медитации.
Намного позже, спустя настоящую вечность, ощущения рождения, света, воздуха, дыхания и боли наполняют бытие.
Сознание появляется из этого океана ощущений до и после рождения. После всего семи месяцев в утробе нерождённый ещё малыш способен реагировать предсказуемым способом на внешние раздражители, такие как звуки. Лабораторные эксперименты выявили, что семимесячный эмбрион реагирует на удар током в матку, полностью сжимаясь. Когда этот удар применяется одновременно с громким звуком, то у эмбриона всего через несколько повторений вырабатывается условный рефлекс, заставляющий его полностью сжиматься от громкого звука безо всякого удара электричеством. Создалась ассоциация между звуком и ударом током; а значит, произошло обучение. Так что теперь (благодаря злым учёным, пытавшим эмбрионы таким способом) мы знаем, что сознание начинает формироваться ещё до рождения, из ассоциаций в приливах и отливах океанов ощущений. Такое группирование повторяющихся переживаний начинает формировать сознание.
В какой‑то момент вскоре после рождения мы разграничиваем небольшую область, море поменьше, от нашего океана ощущений. Грудь нашей матери, наша мать, наша рука, наше тело, наша одежда, наша кровать и наша комната начинают быть различимыми для нас. Мы становимся морем предположений. Всё остальное время мы вырастаем, окружая и защищая себя этим расширяющимся морем предположений, и, в какой‑то момент, после тысяч уточнений, некий набор предположений становится тем, что мы думаем о себе.
То, кем мы являемся на самом деле, конечно, остаётся намного большим, чем ментальный образ, который мы формируем во время взросления. Во‑первых, мы — те, кто ощущает происходящее в данный момент; во‑вторых, мы — мультисенсорное записывающее устройство этих переживаний; и в‑третьих, что менее важно — мы запоминающи. Позже мы больше всего концентрируемся на запоминании собственной репутации. Но на самом деле мы с самого начала являемся контекстом, скобками, существом, которое создаёт мир, ощущая. Мы — Существо, которое является источником существования и запоминания. Повторное вступление в контакт с этими основными, начальными, электрически ощущающими нами спасает нас от сознания — убийцы, но вместе с тем — и потенциального союзника.
Родиться заново
Как вы можете помнить, нам приходиться разбираться с кучей всего для того, чтобы пройти весь путь взросления. После формирования личности и потери контакта с полнотой бытия мы заново открываем эту полноту, но ощущаем её как угрозу нашей личности. Личность со временем может быть включена в полноту бытия, но не без тяжёлой работы, которая требует смелости и занимает некоторое время. Это процесс дезинтеграции и последующей интеграции. Некоторые люди называют это смертью и рождением заново.
Творящее существо — это существо, которое ожило в утробе матери через четыре или пять месяцев после зачатия, когда проводка была проложена и зажёгся свет. Мы забываем это существо довольно быстро. Всего через несколько лет мы настолько окружены своим творением, морем предположений, что мы с трудом можем прикоснуться, или попробовать на вкус, или понюхать, или ощутить, или увидеть океан ощущений, который всё ещё окружает нас. Мы забываем, что мы живём в море, которое является частью океана. Рождение заново означает вспоминание этого.
Подытожу: мы пробуждаемся в утробе матери в океане ощущений. По прошествии долгого времени этот океан ощущений становится морем предположений. Мы теряем всякие следы океана ощущений. Мы теряем всякие следы того, что море создали мы.
После того как мы потеряли все следы достаточно эффективно, мы продолжаем взаимодействовать с морем и создавать себя. То, что мы называем «быть собой», является порождением дальнейших взаимодействий с морем предположений. Создание, которым мы были в начале, создание, которым мы всё ещё являемся, остаётся живым в океане ощущений и включает в себя сам океан, отступает на задворки нашего внимания, а созданное нами «быть собой» выходит на передний план. Так как мы идентифицируем себя с нашими заново созданными собой, мы теряем связь с существом, которым мы являемся — и являлись с тех пор, как зажёгся свет.
Все религиозные переживания можно объяснить своего рода стремлением полностью воссоздать покадровую съёмку с четвёртого по девятый месяц нашего существования, то вечное время нашего развития в утробе. Некая разновидность смешанной мультисенсорной записи, сделанной до того, как наши чувства вообще были различимы, до рождения, остаётся в памяти каждого из нас — это воспоминание о целостности. Эта ничем не примечательная целостность длится ещё некоторое время после рождения, до тех пор, пока ребёнок не разбивает мир на две половинки своей первой концепцией, основанной на повторяющихся событиях. Первая такая концепция может появиться после многократного кормления материнской грудью. В какой‑то момент память о прошлых случаях тепла, молока, объятий, сосания, глотания становится отличимой от всех остальных воспоминаний, и ребёнок начинает плакать для того, чтобы его покормили. Если в этот момент ребёнка накормят и он запомнит это, то в следующий раз, когда ребёнок снова заплачет от голода, для него таким образом начнётся время и жизнь всё увеличивающихся различий. Глобальный мир ощущений поделится на «события с кормлением» и «события без кормления». Та целостность, которую мы все ищем, этот покой, превосходящий всякое понимание[3], и эти столь ожидаемые небеса и воссоединение с Богом — смутные, но всепроникающие воспоминания об этом времени блаженства, с тоской вспоминаемые из прошлого, и нетерпеливо проецируемые вперёд, в будущее.
Эта тоска о чём‑то, что мы не вполне можем вспомнить тем способом, которым мы обычно вспоминаем что‑то, постоянно вызывается непрерывно присутствующим фоновым ощущением бытия. Когда мы закрываем глаза и затыкаем уши, мы можем услышать собственное сердцебиение и дыхание. Это стимулирует воспоминания из прошлого, которые не могут быть концептуализированы. От Тебя мы приходим. К Тебе мы идём.
Есть дзенская притча о двух рыбах, спорящих о существовании океана. Первая рыба говорит: «Он всюду вокруг тебя. Ты окружена им. Ты окружена водой. Ты жила в воде всю жизнь». «Покажи мне! Докажи! Где этот океан?» — требует вторая рыба. Эта сложность осознания вечного, непрерывного, принимаемого как данность поддержания бытия заключается в том, что оно было с того момента, как для нас зажёгся свет. У нас нет ничего, что могло бы сравниться с этим — никакой возможности измерить его существование.
Всегда существующий океан ощущений не имеет никакого «снаружи» и «внутри». «Внутри нас» и «снаружи нас» оба внутри нас. Мы являемся тем бытием, в котором происходят ощущения, которые мы называем «внутри нашего тела» и ощущения, которые мы называем «снаружи нашего тела». Более точно, мы и являемся внешними и внутренними ощущениями сами по себе, просто происходя. Мы изучаем «снаружи» и «внутри» вечность спустя после того, как зажёгся огонь (потому что на тот момент у нас не было концепции времени) и годы после рождения. (Требуется вечность и несколько лет для того, чтобы наше сознание научилось различать «снаружи» и «внутри»).
Сознание является морем предположений, которые мы изучили в процессе взросления. Сознание рождается из неопределимого океана ощущений, в котором мы находились с самого начала и находимся до сих пор. Море предположений, к которым мы пришли, размышляя о себе как о личностях, само находится в большем океане, вроде исходного океана ощущений, в настоящий момент заслонённого морем предположений о том, какими мы считаем себя.
Чтобы стать целыми, мы должны заново соединиться с бытием, которым мы являемся, и являлись, и будем являться до конца времён каждого из нас. Это бытие — это бытие создателя, это заставляющий нас готовить фоновый шум, базовая электронная плата, базовое гудение. Когнитивные способности сознания — дополнительный функционал для руления, а не основная движущая сила жизни. Сознание развивается и уводит нас от ощущения бытия, а религиозные практики были разработаны для того, чтобы вернуть нас к нему. Все религии были придуманы, чтобы помочь нам вернуться домой к тому гулу, с которого мы начали.
Медитация — сидение в покое пока сознание не утихомирится — приносит ощущение целостности. Я верю, что главная цель медитации состоит в том, что медитируя, мы объединяем память о нашем первом ощущении бытия с нашим текущим дыханием, биением сердца, ощущениями, переживанием существования здесь и сейчас. Быть живым существом, «знающим» до мозга костей, что мы существуем уже какое‑то время — сердце каждого из нас. Мы — существа, живущие под маской личности. Это то, что мы обнаруживаем, сидя в дзэндо (зале для медитации), когда позволяем себе быть.
Мэрилин Фергюсон, долгие годы являвшаяся редактором журнала Brain/Mind («Мозг/Сводка сознания») и автором «Заговора Водолея», говорила: «К тем, кто ищет прямого знания, к мистикам, всегда относились более или менее как к еретикам… Сейчас еретики постепенно набирают силу, догмы теряют авторитет, и знание заменяет веру.» [4] Мистики — это люди, заново открывающие ощущения. Вера — это море предположений о том, какими мы являемся. Путь от догм к знаниям является развитием за пределы догм. Психотерапия была изобретена, как попытка удержать душу и тело вместе — чтобы нас не приходилось всё время уламывать на бытие и мы перестали всё время ломать голову.
В процессе вырастания до взрослых размеров, мы все изучаем роли и правила. Для того чтобы сделать это, мы забываем, относим к категориям, принимаем как данность, игнорируем или отбрасываем осознание нашего основного бытия. Путь к хорошей жизни ведёт далеко за детский морализм, но многие люди не заходят так далеко. Путь от догм к ереси является естественным ростом, естественной эволюцией — переходом от одного уровня зрелости к другому. Тем не менее лишь немногие из нас остаются на этом пути, потому что нам очень вредят те, кто учит нас догмам. Мы настолько наполняемся ненавистью и настолько втягиваемся в споры и запутываемся в паутине своего сознания, что перестаём расти. За редкими исключениями, вплоть до настоящего исторического времени включительно, так и происходит со всеми людьми.
Мы больше не можем позволить себе роскошь ожидания того, что может естественным образом развиться с течением времени: способа не наносить такой огромный вред всем детям. Мы все под угрозой нанесения себе смертельного вреда. Проблема, которая раньше была серьёзной, теперь стала критической. Сентиментальный, идеалистический романтизм глубокой религиозной веры, хоть и ответственен за страдания миллионов, бьл относительно безопасен, пока мы не разработали ядерные бомбы и прочие угрожающие всему миру технологии. Мы больше не можем позволить себе сидеть в группах и со слезами на глазах предаваться воспоминаниям о забытом и столь ожидаемом чувстве целостности под руководством различных священников или замполитов, заставляющих нас готовиться к нападению на другие группы, которые делают то же самое. Мы должны вырасти за пределы того, где человечество находилось все эти годы воспоминаний о рае и надежд на возврат в него. Из‑за различных сценариев судного дня для катастрофического конца нашей земли мы должны сделать существенный скачок в осознании или погибнуть. Если больше людей не расширят своё представление о себе, вновь включив то, что они исключили, когда повзрослели как личность, если больше нас не вырастет за пределы невежественного мещанства подросткового морализаторства — игра закончена. Словно крысы за Крысоловом, мы последуем за нашими лидерами с обрыва прямо в море, навечно.
Laing, R. D. (1976). The Facts of Life. New York: Pantheon Books. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎
Krishnamurti. You Are the World. New York: Harper and Row. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎
Это, судя по всему, отсылка к библейским текстам: «Тогда мир Божий, превосходящий всякое понимание, сохранит ваши сердца и умы в единении со Христом Иисусом.» (Филипийцам 4:7, приводится по новому русскому переводу) — прим. пер. ↩︎
Ferguson, Marilyn (1981). The Aquarian Conspiracy. Los Angeles: Tarcher. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎