Быть ненормально честным
Я имею право жить моею жизнью, я имею долг говорить правду, чистую правду на всех перекрёстках.
— Ральф Уолдо Эмерсон [1]
Когда существо, бытие которого начинается вместе с первым светом в утробе матери, и которое является фоновой живостью, обеспечиваемой вегетативной нервной системой, говорит, то оно использует определённый язык. Сознание, которое выросло из этого бытия так же, как деревья вырастают из земли, сначала является защитником бытия, и через некоторое время становится паразитом. Когда сознание говорит, оно тоже использует определённый язык. Язык бытия — описательный язык. Язык сознания — оценивающий язык.
Когда вы говорите правду, вы свободны просто в силу того, что описываете то, что есть. Этот описательный язык вызывает чувство утверждения, готовности быть, признательности за то, что вы живы в мире таком, какой он есть. Когда кто‑то говорит правду, все вокруг тронуты, и им почти нечего сказать в ответ, кроме: «Разве это не правда?» Существо, внутри которого находится сознание, тогда говорит и отвечает за сознание, а не используется сознанием.
Секрет хорошей жизни заключается в том, чтобы не задохнуться в собачьей чуши сознания. Чушь собачья похожа на героин (или на тёплое одеяло, или на деньги в банке, или на страхование жизни) — с ней вы чувствуете себя настолько хорошо, и защищённо, и безопасно, и тепло, что даже если вы будете захлёбываться собственной рвотой, вы не будете против. Альтернатива этому, свобода, часто слишком пугающа, чтобы сознание могло это вынести, поэтому сознание прячется от свободы за грудами собачьей чуши, под одеялами оценивания, в постели воспоминаний. Описывание правды делает невозможным побег от свободы, предлагаемый потерей в сознании. Описательные слова произносят существа, бытие которых управляет сознанием. Оценивающий язык использует сознание, управляющее бытием. Люди, которые говорят просто и ясно, выбрали свободу, а не побег в иллюзию безопасности.
Свобода, язык свободы, ощущение свободы
Честный человек свободен в силу того, что он не потерян в собственном сознании. Честный человек — это существо, в котором течёт непрерывный поток переживаний, и у которого есть сознание, наполненное направляющими абстракциями, но для которого ни обстоятельства, ни принципы не определяют действия. Совершенно намеренные действия совершаются, но происходят из осознания обстоятельств, принципов и осознания как такового. Оба языка — как простой, указывающий на переживания язык, так и язык, обобщающий и абстрагирующий переживания, используются честным человеком. Единый фоновый принцип при этом является не очередным уровнем абстракции, а намерением подробно и точно описывать то, что есть, независимо от соображений уместности. Когда я говорю внятно, я испытываю оживление и ощущения в своём теле, и вызываю такое же в теле человека, с которым разговариваю. Когда он отвечает мне с той же внятностью, мы оба снова оживляемся. Честные люди постоянно удивлены неожиданными ощущениями и оживлением, и привыкли не обращать на это особого внимания. Наступает время, когда чувство незащищённости перестаёт быть пугающим явлением. Оно становится наиболее драгоценной и ценной формой возбуждения, способом ощутить жизнь более полно, способом получить кайф. Почти все мы так и не преодолеваем безжалостность нашего воспитания настолько, чтобы выяснить, как выносить свободу и научиться наслаждаться тем, что она у вас есть.
Слова — лишь подписи под изображениями, и всё это — не реальность
Около десятка раз за последние двадцать пять лет я ездил в Грецию, на остров Патмос, который я особенно люблю. Каждый раз, когда я возвращаюсь на него, я выбираюсь на прогулку по холмам, гляжу на море и на другие острова вдали и на голубое небо, повторяя про себя снова и снова: «Чёрт, как я рад вернуться! Я снова вернулся! Тут всё как и раньше. Всё красиво, как всегда. Это точно красиво!» После некоторого времени на прогулке я начинаю успокаиваться и говорю себе уже другие слова. «Это просто камни. Это просто грязь. Это просто вода. Это просто другие острова». И через некоторое время, проведённое в таких мыслях, происходит «Как же это красиво!» Похоже, что это возникает из моря, и света, и неба, и земли. Похоже, что слово «красиво» описывает переживания, которые происходят от присутствия там в моменте. Когда я использовал это слово сначала, оно пришло ко мне из моих воспоминаний, сравниваемых с другими временами в другом месте. Это просто было повторение того, что я и так уже знал. Первое «красиво» произошло из моего сознания. Второе — из моих переживаний, и моё сознание только описало его.
Слово — это всего лишь подпись под картинкой чего‑то реального. Так что сначала есть реальность. Потом появляется изображение этой реальности. Потом появляется слово, или слова, для описания изображения. Слово или короткая фраза является всего лишь названием для запомненного снимка реальной вещи, а не самой реальной вещью. Реальные вещи находятся здесь прямо сейчас, и на них можно указать. Это может показаться неважным или очевидным, но оказывается, что это имеет решающее значение для того, кем вы себя считаете.
Изображения реальности не являются реальностью. Но изображения реальности более точны, чем слова, описывающие изображения реальности. Вы можете воспринять намного больше цветов своими органами чувств, чем вы можете сформулировать описательным языком. Существует так много оттенков каждого цвета, что со словами вроде «красный», «розовый», «голубой» случается только грубое «указание на». Вечером после захода солнца бывает время, когда ультрафиолет превращает зелёное в супер‑зелёное, подчёркивает все контуры, и добавляет тон во все цвета. Это время вызывает во мне жутковатое чувство, сопровождающее обострённое цветовосприятие. Я люблю гулять на закате, но мне немножко грустно при этом. Моя вечерняя «тоска», глубокая, грустная и наполненная любовью и чувством чего‑то уходящего, не может быть вызвана языком настолько же остро, как самим вечером. Аналогично, когда я пытаюсь рассказать вам об ощущениях от моего собственного бытия, то сложно понять, что именно вы поняли из сказанного. Мне достаточно сложно описать тона цветов, или звуки, или тепло, или другие ощущения, так что задача становится ещё сложнее, когда я пытаюсь поделиться с вами этими чувствами во мне, вызванными неким уже неописуемым вечером. Язык может оказаться неподходящим средством для задачи полноценной коммуникации.
Иногда, когда мы занимаемся любовью, мы думаем и чувствуем, что происходит коммуникация намного более глубокая, чем язык. Но как вы можете быть уверены в этом? Не существует способа проверить эту связь, кроме языка, который не вполне может выразить, кем являюсь я или кем являешься ты. Вот, например, мы занимаемся любовью. Бывали случаи, когда я думал, что секс был потрясающим и что моей партнёрше он особенно понравился, и я спрашивал об этом, но она отвечала, что всё хорошо — но бывало и получше. Также случалось и обратное. Хочется спросить себя «как такое может быть?», но совершенно понятно, как такое может быть. Мы все — разные люди, с иногда похожими, но не совпадающими переживаниями.
Говорить правду достаточно тяжело, если всё, что мы подразумеваем под этим — это коммуникация о том, какие события происходят, безо всякой попытки коммуникации о наших чувствах. Когда мы смотрим на закат вместе с кем‑то, мы всегда можем просто показать на закат и не открыть рта, и предполагать, что мы сообщаем и про переживания, и про нашу оценку этих переживаний. Когда же у нас нет заката, чтобы показать на него, следует особенно озаботиться языком.
э.э. каммингс говорил, что поэт — это тот, кто «аномально любит ту точность, которая заставляет чувствовать»[2]. Я говорю, что это верно для честного человека. В основе и творческой силы поэзии, и честной речи лежит описание собственных чувств настолько точное, что оно вызывает чувства у другого. Чтобы рассказать правду о событиях, требуется определённая дисциплинированность в описаниях, и это может оказаться тяжёлой работой, но о чувствах и мыслях рассказать правду ещё труднее, чем о событиях.
Все слова являются абстракцией. Несмотря на то, что слова, непосредственно описывающие объекты реального мира, менее абстрактны, чем те, что включают в себя много разного и говорят о чувствах в общем, или делают глобальные оценки, даже эти менее абстрактные слова всё ещё не являются описываемой вещью. Слова могут «указывать на» что‑то в мире, вроде стула, или на что‑то в человеке, вроде ощущений. Когда человек полностью увлечён указанием на то, что есть, и придерживается его, то он находит слова для того, чтобы говорить правду, независимо от уровня абстракции.
Абстракции являются частью того, что есть. Чувства, связанные с абстракциями, являются частью того, что есть. Вы всё ещё можете говорить правду, «указывая на» абстракцию или суждение собственного сознания, если ваше намерение заключается в том, чтобы просто указать на свою мысль, а не заставить другого человека поверить, что ваша мысль является «правильной интерпретацией» реальности. Это — разница между искренностью и рекламной кампанией. Когда вы делитесь своими мыслями и чувствами таким способом, вы получаете выгоду от возможного уточнения или изменения взгляда вашего сознания на реальность, которое может произойти, только если вы сделаете ваши соображения достоянием общественности.
Во введении к сборнику своих стихов э.э. каммингс сказал именно так о своей поэзии. Он говорил поэтически и честно о дилемме, которую я пытаюсь описать сейчас:
Мои «стихи» соревнуются с розами и паровозами (если не брать в расчёт акробатов весну электричество Кони-Айленд четвёртое июля глаза мышей и Ниагарский водопад).
Также они соревнуются между собой, со слонами и с Эль Греко [3]
Его внимание было полностью захвачено наивысшей из возможных формой концентрации: очарованием. Полностью отдавшись этим переживаниям, он смог составить предложение, в котором эти переживания сравнивались друг с другом. Сообщения о захватывающем опыте бытия с образцовыми примерами живости пробуждают нас к правде наших переживаний.
Мой опыт присутствия при детском смехе, закате, глазах мышей и Ниагарском водопаде являются записями в моём сознании, которые могут быть вызваны с помощью языка, указывающего на эти чудесные события. Каким‑то образом получается так, что объединённые языком воспоминания оказываются чуть ли не ярче самих событий. э.э. каммингс сначала использует язык, чтобы вызвать воспоминания о самих переживаниях, а затем, объединяя их, вызывает переживание совокупности вызванных переживаний. Всё это вместе — совокупность великолепия! Меня трогает не только этот опыт, но ещё и великолепие существа, воспринимающего эти переживания похожими в своей изумительности. Я люблю э.э. каммингса за его слова. Я люблю себя через любовь к нему, которая, в свою очередь, происходит через любовь к его словам. Я люблю всех нас, великолепных созданий, за великолепие бытия существ, которые в состоянии оценить великолепие бытия.
э.э. каммингс был заинтересованным в правде человеком. Я заинтересован в правде. Я знаю, что вы заинтересованы в правде. Я знаю, что все мы заинтересованы. Я заинтересован в правде о человеческом бытии. Вы тоже. Я заинтересован в способах, которыми мы пытаемся донести правду о человеческом бытии. Вы тоже. Я бесконечно фрустрирован ограниченностью языка — и в то же время поражён свободой от темницы сознания, которую иногда может предоставить язык. Язык создаёт темницу — но в то же время язык является тортом со спрятанным внутри напильником.
Язык обладает силой пробуждать человеческое бытие и спасать людей от их собственного сознания. Навык использования такого языка развивается с практикой говорения правды. Чем яснее я хочу быть с самим собой, тем яснее я могу видеть других и тем яснее я могу говорить с ними — и вы тоже.
Честный человек предпочитает язык, раскрывающий действительное положение дел — о ком‑то другом, о мире в целом или о себе самом. Увлечённость обнаружением правды в куче оценок на самом деле стоит того. Это начинает приносить радость только после того, как смыслы становятся менее серьёзными, а притворство — утомительным. Возврат к наигранности потребует больших усилий, чем полное раскрытие. Игра в мире, где всё известно, является некоторым вызовом, и не так проста, но менее утомительна.
Отказ от необходимости прятаться и притворяться освобождает, и он приятен — как глоток свежего воздуха.
Только готовность быть близко к истине, как у сурового старого журналиста популистской газеты, приводит к освобождению, которое приносит говорение правды. Этого почти невозможно достичь без огромной приверженности идее. Тем не менее, этого могут достичь даже самые психически нездоровые люди, если у них есть поддержка других людей, которые также привержены идее говорить правду.
Говорить правду отстойно
Говорение правды подразумевает всё самое плохое, что вы только можете представить себе об этом. Оно означает, что вам придётся рассказать всё, что вы скрывали о том, что вы сделали в прошлом тем самым людям, которым ваши откровения причинят боль, или разозлят, или удивят, или смутят. Если вы, например, занимались сексом с кем‑то, кроме вашего супруга (или супруги), то вам следует рассказать ему (или ей) все подробности: с кем это было, сколько раз, кто кончил первым, сколько раз кончили вы, где это произошло, кому вы рассказали об этом, что вы говорили друг другу, насколько всем понравилось — и всё такое, и ответить на все вопросы, которые появятся в связи с этим рассказом. Рассказывание правды означает раскрытие всех ваших тайн и тайных чувств тем, кому вы не хотели их раскрывать. И, что ещё хуже, это означает необходимость выражения чувств: злости, когда вы выражаете негодование; тепла и волнения, когда вы выражаете признательность; и молчания, когда вы ещё сами не знаете, что чувствуете. Рассказывание правды означает выражение чувств и использование описательного языка, невзирая на представления о такте и приличиях. Первое, от чего вам нужно избавиться для того, чтобы говорить правду — это вежливость, изменение вашего доклада о собственном опыте с «учётом чувств» другого человека. Таким образом, если ваш супруг не получил чёткого представления о том, как вам было весело, когда вы трахались с его лучшим другом — вы ещё не сказали правду.
Честные люди говорят просто, используя язык скорее для описания, чем для оценивания. Лжецы занимаются оцениванием почти всё время, используя описания только для того, чтобы сделать рассказ правдоподобным. Хорошие лжецы используют чуть больше описаний, чем плохие, и они более тонко подходят к выбору оценок, так что слушатель считает, что он сам пришёл к идее о том, было ли случившееся хорошим или плохим. Многие часы практики и наблюдений помогли нам всем развить способности манипулировать таким способом. У всех нас есть рекламные материалы о самой природе реальности.
Когда кто‑то решается сделать переход от вранья по привычке к рассказыванию правды, то это изменение пугающе и сложно. Мы привыкли наделять всё несправедливыми оценками и снабжать собственной точкой зрения всё, о чём мы говорим. Десятки авторитетов‑моралистов, вроде медсестры Рэтчед из «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи, обучали нас держать рот на замке и вести себя как положено вместо того, чтобы говорить правду. Сотни медсестёр и медбратьев Рэтчед шантажом заставили нас принять единую интерпретацию реальности. Для того, чтобы научиться описывать и говорить то, что есть на самом деле, требуется отучиться от тяжело давшихся нам предрассудков и заново научиться воспринимать, используя как можно меньше предрассудков.
Знание разницы между восприятием и концепцией и развитие практического навыка их различения могут спасти вашу жизнь. Как качество, так и продолжительность вашей жизни могут возрасти, если вы научитесь фокусироваться на различении нагруженных оценками слов и описательных слов.
Описательные слова приводят к появлению картин в сознании говорящего и слушающего, и создают переживания вроде сексуального возбуждения, злости, праведного гнева, смущения, симпатии, печали, радости или смеха. Честный человек — это тот, кто создаёт красочные картины, ощущения, звуки и запахи в единой попытке изобразить то, что случилось или случается сейчас с ним или около него. Честный человек в первую очередь заботится о точности. Быть честным следует не только ради того, чтобы чувствовать себя добродетельным человеком; это жизненная необходимость. Это означает, что ваша жизнь зависит от этого. Обучение тому, как быть честным, и желание быть таким — лекарство для всех стрессовых расстройств, не вызванных окружающей средой. Это ключ к контролю болезни морализма. Это — то, что наиболее заслуживает нашего внимания как человечества в нынешнее время и то единственное, что даёт нам некоторый шанс спастись от самих себя. Это насущный вопрос нашей жизни, и сохранения жизни для всех нас.
Наши проблемы не появляются от того, что мы недостаточно подумали перед тем, как говорить. Верно как раз обратное. Мы обучаемся думать и изменять то, что мы собираемся сказать перед тем, как сказать, способом, убивающим миллионы людей безо всякой необходимости и оставляющим совершенно опустошёнными большинство оставшихся калек — раненых, но всё ещё живых.
В Центре Контроля Заболеваний, упомянутом во Введении, список причин смерти лиц младше 65 лет выглядит следующим образом: окружающая среда является причиной 21% смертей; система здравоохранения ответственна за 9%; и человеческая биология — за 17%. Подумайте об этом. Двадцать один процент людей, умерших до 65 лет, погибли на войне, в ДТП, в несчастных случаях, по воле Божьей или в результате преступлений. Девять процентов убиты докторами, медсёстрами, больницами и лекарствами. В 17 процентах случаев, человеческая биомашина ломается способом, в котором невозможно обвинить то, как люди заботятся о себе. Это означает, что остальные 53% случаев смерти до 65 лет происходят из‑за того, как люди выбирают жить свои жизни.
Я считаю, что то, что мы заботимся о себе насколько плохо, вызвано голодом, который мы испытываем, будучи отрезанными от питания обычным опытом, включая опыт близости. Мы ответственны за отрезание себя от опыта путём подмены реальности на нашу интерпретацию реальности. Мы выдумываем некую фундаментальную ложь о том, какой должна, а какой не должна быть жизнь; о том, какой является и какой не является жизнь в соответствии с тем, что именно мы научились игнорировать или отрицать; и о том, что можно обсуждать, а что нет. Мы компенсируем наше ощущение того, что чего‑то не хватает и нашу скуку с помощью некоторого неистового, навязчивого потребления еды, алкоголя и наркотиков в попытках получить временное облегчение от заточения в нашем собственном разуме.
Мы все — лжецы. Люди с заметными проявлениями стрессовых расстройств, вроде язв, бессонницы, спастического колита и т.д., большие лжецы, чем обычные люди — хотя так называемые обычные люди в целом несчастливы от вранья, умалчивания, скрывания, а также от избегания и уклонения.
Очень многое из того, что мне следует сказать, депрессивно и негативно. Тем не менее, я приглашаю вас набраться смелости из того, о чём я говорю, и начать работу по обучению тому, как говорить правду. Пожалуйста, рассматривайте мои слова о том, что люди делают в норме, как персональное приглашение быть ненормальным. Лучший способ оценить то, что является нормальным — просто посмотреть в лица людей, идущих по улице, или едущих в метро, или ведущих машину. Посмотрите, сколько из них выглядят счастливыми. По моим недавним подсчётам, семеро из десяти выглядят мёртвыми либо ужасно несчастными. Это — приглашение в ненормальность от того, кто попробовал и обычное враньё, и ненормальное говорение правды.
Быть ненормально честным
Нормально быть несчастным; большая часть людей таковы. Нормально обнаружить, что жизнь не оправдывает возложенных на неё ожиданий. Нормально быть разочарованным, но жить с этим и делать всё возможное. Ненормально быть честным. Что нормально — так это заблаговременно беспокоиться о том, чтобы иметь хорошую легенду для прикрытия. Нормальные люди обеспокоены выяснением того, что правильно сказать для того, чтобы представить себя в лучшем свете. Они хотят соответствовать своим лучшим предположениям о том, что хотят услышать люди, с которыми они разговаривают.
В отличие от них, честный человек фокусируется на том, чтобы говорить то, что есть на самом деле. Возврат к честности спасает людей от нормальности. Разумно спуститься с облаков хороших легенд для прикрытия к простой, прикольной, домашней реальности.
То, что считается разумным, является общепринятой формой безумия, являющейся попыткой заставить жизнь работать с помощью установления идеалов и навязывания ценностей в нашем собственном сознании и дальнейшей их продажи сознаниям окружающих. Нормально быть безумным. Быть разумным ненормально. Ненормальные, разумные, честные люди меньше беспокоятся и более свободны, чем нормальные люди. Тем не менее, они менее уверены. Это ощущение меньшей уверенности — то, к чему вам следует привыкнуть. Поначалу это тяготит. Потом это становится шансом выбрать то, как жить — шансом на сознательно сделанный выбор. Потом это становится возможностью творить.
Научиться любить неуверенность
Человек, который научился говорить правду, является наиболее свободной, наиболее живой разновидностью взрослого человека, которую вы можете встретить, но он испытывает больше неуверенности, чем обычно. Меньшее количество убеждений, на которые можно опереться ради уверенности, приводит к неуверенности. Несмотря на то, что убеждения на самом деле не предоставляют уверенности, они предоставляют изоляцию от мира, и человек чувствует себя напуганным, но более защищённым. Обычно мы продолжаем ожидать катастрофу для того, чтобы оправдать защиту нашей системы убеждений, и для того, чтобы получить ощущение безопасности. Предсказывая и защищая нас от всех возможных негативных исходов в будущем, наше сознание делает всё возможное для того, чтобы защитить нас от неприятной неопределённости свободы.
Превращение неприятной неуверенности в приятную похоже на то, как мы учимся получать удовольствие от собственного испуга на американских горках и от фильмов ужасов. Требуется некоторое время для того, чтобы привыкнуть к неприятной неуверенности, но в конце концов она становится переносимой и даже захватывающей. Вы учитесь любить волнение лёгкого, продолжающегося принятия рисков точно так же, как и учитесь любить пугать себя во время поездки на американских горках. Конечно, это может стать очередным обманом, очередной бравадой или попыткой быть эксцентричным, и необычным, и шокирующим просто для того, чтобы спрятать страх. Но вы также можете сознательно приучать себя к неопределённости как к образу жизни. Это парадоксальное состояние — комфортная неопределённость — является необходимым условием креативной, приносящей удовлетворение жизни. Рост и взаимообмен приходят на замену стагнации в условиях неопределённости.
Лжец во мне и в вас — это минное поле катастрофических ожиданий, надежд и шумихи. Говорящий правду во мне и в вас — этот тот, о ком э.э. каммингс говорил: «Мы все — человеческие создания, для которых рождение является весьма ожидаемой тайной, тайной роста: тайной, которая случается тогда и только тогда, когда мы честны сами с собой. Мы с вами носим опасную неопределённость судьбы и считаем, что она нам к лицу. Жизнь для вечных нас происходит в настоящем; и настоящее слишком старается быть большим, чем всем (хоть катастрофичным), чтобы казаться хоть чем‑то.» [4]
У всех нас было несколько открытий на пути к способу жизни, описанной э.э. каммингсом, но они часто пугают нас настолько, что мы уползаем обратно в своё сознание для спасения. Обычно когда мы совершаем по‑настоящему крупное открытие, когда мы спасаемся или видим свет, или рождаемся заново, то мы не остаёмся в этом новом состоянии надолго. Мы сбегаем.
Эти короткие события открытий обычно предваряются принятием правды и отречением от прошлого притворства. Мы все любим этот возносящий опыт и это ощущение дыхания полной грудью, но мы не можем выдержать его долго. Так что обычно после того, как мы совершили открытие и сбежали из темницы разума, мы быстро строим себе другое уютное гнёздышко из убеждений, чтобы уберечься от потери контроля. Иногда мы используем в качестве строительного материала пустые слова о свободе. Таким способом, сегодняшний освобождающий инсайт становится завтрашней темницей. Правда сиюминутна и меняется моментально. Большая часть настоящей правды временна и преходяща. Обычно правда исчезает или меняется за время, которое требуется, чтобы указать на неё словами или пальцем. Эта непрерывно меняющаяся правда является правдой о переживаниях. Все до единой оценки правды о переживаниях — чушь собачья. Иногда собачья чушь бывает полезной, но и близко не так полезна, как думает большинство из нас. Оценки никогда не являются правдой, хотя человек может рассказать правду о своих оценках — и на самом деле он должен это сделать для того, чтобы взять за них ответственность, вместо того, чтобы стать их узником. Мы все склонны теряться в болоте нашего оценивающего сознания, пытаясь принимать решения и выяснять, как нам следует вести себя и что делать дальше, непрерывно учитывая наши представления о том, что в результате принятых нами действий будут представлять себе о нас другие. Эта озабоченность контролем чужого мнения и сохранением контроля над собой убивает больше людей, чем любой вызванный окружающей средой стресс. Хуже того: большинство из тех, кто не умер, едва ли заметят разницу, если вдруг умрут.
Как наделённым разумом существам, нам сложно смириться с туманной, вечно ускользающей правдой, правдой о переживаниях. Мы твёрдо держимся за проложенные рельсы принципов, чтобы избежать падения с шаткой лестницы настоящей, временной, вечно умирающей правды об опыте. Даже если принципы, на которые мы опираемся, оказываются принципами огромного отчаяния, мы всё равно скорее предпочтём быть уверенными, чем неуверенными. Мы скорее предпочтём быть уверенными в верно предсказанном негативном исходе, чем встретимся лицом к лицу с реалистичной неопределённостью непредсказуемого будущего, даже если оно включает в себя возможность большой радости и успеха.
Люди скупают несметное количество собачьей чуши ради иллюзии безопасности. В индивидуальных случаях это называется «быть невротиком». В массовой истерии, примером которой служит деятельность администрации Джорджа Буша, это называется «война с терроризмом», в которой систематическое использование запугивания людей с последующим совершением чего угодно во имя «безопасности» становится своего рода шаблонным искусством, на которое каждый раз клюют народные массы и пресса. Ошибочно принимая повторение за правильность, мы годами живём в непрерывно работающей машине, созданной чокнутыми правыми и их пиар‑агентствами (подконтрольными корпорациям СМИ) — спящим гигантом, во всех смыслах этого словосочетания.
Индивидуально и коллективно мы каким‑то образом считаем, что безопасность происходит из принципов и из контролирования других людей. Но такой безопасности просто не существует.
Единственная имеющаяся у нас как у индивидуумов безопасность заключается в нашей способности поступать так, как мы сами жопой чуем. Существо, в котором находится сознание, жаждет свободы. Сознание сопротивляется свободе. Свобода противоположна сознанию. Сознание существует для выживания. Сознание было создано для того, чтобы предоставить нам иллюзию безопасности, уверенности, предсказуемости и контроля. Сознание вышло за рамки своей функции обеспечения физического выживания, и теперь занимается обеспечением выживания «моря предположений», которым оно сочло себя когда‑то давно. Сознание — машина собачьей чуши.
Главное, что может сделать человек для освобождения от собственного сознания — говорить правду. Говорение правды всегда интерпретируется созданием как угроза его безопасности. Когда люди думают, что они являются собственным сознанием, то они чувствуют, что совершают самоубийство, начиная говорить правду. Это пугает их до чёртиков, и они хотят, чтобы появившиеся чувства ушли как можно скорее. Это в каком‑то смысле похоже на самоубийство. Когда мы говорим правду, умирает ложное «Я», проекция образа, который мы демонстрируем миру, и в который сами верим благодаря нашим собственным пресс‑релизам. Все настоящие случаи суицида, в которых люди на самом деле умерли, были результатом сражения между бытием и сознанием. В этих случаях сознание победило.
Quotation: Emerson, Ralph Waldo (1951). Self Reliance. New York: Thomas Y. Crowell Company. Перевод указан по изданию: Р.Э. Эмерсон. Нравственная философия. Минск, «Харвест»; Москва «АСТ», 2001 (серия «Классическая философская мысль»). ↩︎
cummings, e.e. (1972). Complete Poems. New York: Harcourt Brace Jovanovich. (Перевод выполнен заново по тексту автора — прим. пер.) ↩︎
Там же. ↩︎
Там же. ↩︎